– Пойдёмте посмотрим, – я передёрнула плечами, игнорируя озноб, который прошёл по телу, и повернулась туда, откуда недавно вернулся Стан, направляясь к месту, где лежал его мёртвый товарищ.

– Предупреждаю, картина там не из самых приятных, – глухо предупредил Ян, тут же оказываясь рядом со мной. Позади зашагал Флорин. Я хмурилась, внимательно всматриваясь в землю под ногами, чтобы снова не угодить в западню. Стан же, напротив, словно не замечал того, что он находится в зоне, лишь безучастно смотрел впереди себя, двигаясь как в полусне.

– Глупости, – хмыкнула я, с облегчением отмечая, что озноб проходит, – ещё и не такое видала.

Я оказалась неправа. Это я поняла только тогда, когда меня во второй раз вырвало, а к горлу вновь подкатила тошнота. Весь крошечный пятачок земли, которую со всех сторон, как сторожевые псы, охраняли аномалии, разными цветами переливающиеся в сумраке, был залит кровью. То тут, то там валялись части тела мёртвого вампира, в которых не всегда можно было угадать принадлежность органов человекоподобному существу. Густой, пряный запах крови, казалось, можно было пить, так сильна была его концентрация в воздухе. По правой стороне пятачка находилась голова несчастного, наполовину то ли раздавленная, то ли обкусанная. Последнее, что врезалось в мою память, прежде, чем я вновь согнулась пополам в приступе рвоты, были глаза убитого вампира. В них стоял такой адский ужас, что в дальнейшем моя фантазия живо нарисовала в голове то, что с ним произошло.

Кто-то словно разорвал его изнутри, порвал в мельчайшие клочья, живописно разбросав по полянке.

– Уходим, – мягко сказал Флор, поддерживая меня под руку и потянув к выходу, узкой тропкой расположенному между аномалиями. Я слабо кивнула, вытирая рот тыльной стороной руки, и позволила увести себя, испытывая сразу несколько полярных чувств. Мне хотелось срочно оказаться как можно дальше отсюда, и это желание щедро подпитывалось диким страхом за оставшуюся почти без присмотра Кати, и в то же время я чувствовала какую-то неестественную потребность вернуться, чтобы вновь увидеть жуткое зрелище залитого кровью клочка земли в обрамлении мерцающих аномалий.

– А разве он не может, ну, там, срастись обратно? – задала я вопрос Флору, изо всех сил пытаясь прогнать картинки, то и дело возникающие у меня в голове.

– Нет, – Флорин сделал глубокий вдох, отводя меня в сторонку на полшага. Я полностью отключила все инстинкты самосохранения, позволив вампиру действовать за двоих. – Лоранд был обращённым.

– Ясно, – кивнула я, хотя мне ни черта было не ясно.

– Первородные вампиры могут регенерировать практически из любого состояния, кроме, конечно, тех случаев, при которых их сожгут, натравят на них варколака или одного из Старейшин. Также раньше во время боёв с Охотниками, которые проводились задолго до конца света, использовали специальное оружие. Ну и, – он замялся, – надо ли говорить, что и у вампиров, и у Охотников, оно всегда находилось под рукой. Обращённые же изначально были людьми. У нас совсем разная энергетическая оболочка, которая не меняется с рождения. Иными словами, любой обращённый всё равно имеет энергетическую оболочку человека.

Я нахмурилась. Многое из того, что рассказывал Флор, мною было услышано впервые в жизни. Размышлять о видах вампиров не хотелось, они мало интересовали меня. Да и в голове был такой сумбур, что мне просто жизненно необходимо было остаться одной и хоть немного посидеть в тишине.

Каталина лежала всё на том же месте, укутанная одеялом, а рядом с ней, словно верный страж, сидел вампир Стана. Я опустилась рядом с ней на землю, прикрывая глаза и начиная глубоко дышать. Вновь тошнота заявила о себе, а при воспоминании кровавого месива, которое мне довелось видеть несколько минут назад и вовсе усилилась. Нужно было подумать о чём-то приятном. На глаза сами по себе навернулись жгучие слёзы. Ничего приятного в моей жизни не было и не будет. Весь мир был сплошной угрозой, которая таилась в каждом мгновении, в каждой пяди земли. Среди всего этого были только борьба, моё одиночество и боль. И только Кати, которая сейчас тихо умирала рядом со мной, стала тем единственным лучиком чего-то светлого, во что я могла поверить.