Ночь проворочавшись без сна и кое-как поднявшись утром, Силантьев побрился, оглядел в зеркальце свое лицо – можно ли с таким портретом появляться в приличном обществе? – остался недоволен собою, но это на решение его не повлияло – Силантьев собрался ехать во Владивосток.

Путей во Владивосток было два: один подольше и подлиннее, другой покороче по времени и по километрам – какой избрать? Один – это пароход, поскольку ледокол уже проломил лёд и в Магадан пришла первая посудина, другой – самолет. Но самолет ходит нерегулярно и может застрять из-за непогоды, поэтому пароход будет надежнее – это раз и два – пока он будет плыть – малость придет в норму, обвыкнется, перестанет чувствовать себя зэком, дичиться и обращаться в тень при виде человека, которого он каждый день видел все эти годы – в разных, правда, лицах, но все равно человек этот был один, да и лицо его, в общем-то, было одно: сосредоточенно-угрюмое, неприступное, взгляд быстрый, всё засекающий, обожгут глаза бедолагу-зэка и тут же нырнут вниз, эти люди зря свою энергию не расходуют, – и которого он мог отличить из тысяч других, узнать, какой бы костюм энкаведешник не натянул на себя, хоть халат последнего российского царя.

Другое было важно: поездка во Владивосток – это перемена в его жизни, в худшую или в лучшую сторону – вопрос номер два, но во всех случаях это перемена, санитарная обработка, чистилище, из которого он выйдет иным.

Будь что будет!

Когда пароход пришел во Владивосток, на причале – владивостокский причал уже по-модному, по-граждански именовался морским вокзалом, – Силантьев увидел нескольких людей в черных укороченных плащах с золочеными пуговицами и с золотыми погонами, окинул взглядом свою замусоленную, жалкую, но такую верную шинельку, со странным спокойствием отметил, что его парадная одежда здорово проигрывает – и нет бы ему устыдиться своей одежды, но он на этот раз не устыдился, все в Силантьеве уже перегорело. Подумал, что надо будет спросить у этих блестящих морских командиров, на старом ли месте располагается штаб флота, или уже переместили на другую улицу, потом понял, что вряд ли командиры ответят оборванцу, да и тайна ведь это – место расположения штаба Тихоокеанского флота, большая военная тайна.

По трапу сошел вниз, глянул повлажневшими глазами на гору, рассечённую улицей, круто поднимавшейся вверх; по левую сторону улицы стояли нарядные деревянные дома с высокими каменными фундаментами, по правую сторону несколько домов уже было снесено, на этой улице он бывал когда-то не раз, а названия уже не помнит. То ли Флотская эта улица, то ли Советская, то ли Ленинская, то ли Коммунистическая – ну, убей бог, не помнит! На этой улице жил силантьевский однокурсник капитан второго ранга Вася Воробьев. Хорошо, что хоть Васину фамилию он помнит, хотя лицо его время и Колыма уже вышелушили из головы, как и лица многих других силантьевских друзей. Силантьев пальцами стряхнул с глаз влагу – морось всё это, капель от волн, от тумана, что-то простудное, что можно изжить таблетками и порошками, но не слабость.

Где находится штаб флота, он лучше спросит у какого-нибудь работяги, попахивающего пивом и вяленой камбалой – у своей ровни. И все же Силантьев не удивился, когда от группы блестящих морских офицеров отделился капитан первого ранга, шагнул навстречу трапу, с которого спускался Силантьев, вскинул руку к фуражке:

– Товарищ капитан первого ранга!..

Не выдержал Силантьев – издевательство, форменное издевательство, ему плюют прямо в лицо, тряхнул себя за воротник шинельки, перебил: