Всю первую половину года гремели Всешутейшие, всепьянейшие и сумасброднейшие соборы. Проводимые на Святцы, в начале Великого поста и в Вербное воскресенье. Иными словами, пьянки да гулянки, организованные царем в качестве пародии на церковные обряды. В целом. Высмеивавшие и католические, и православные структуры. Потехи, сильно раздражающие духовенство и консервативно настроенную аристократию.

И патриарха тоже.

Нет, Петр не был атеистом или приверженцем научной картины мира. В те годы даже самые просвещенные люди оставались еще весьма верующими. Да, возможно, придерживались каких-то ересей или маргинальных течений. Однако Бога не отрицали и не пытались с ним бороться. Даже волна секуляризма второй половины XVIII века проходила в формате антиклерикализма. По протестантской модели. Или через религиозное замещение каким-нибудь оккультизмом. Царь был таким же сыном своей среды обитания и эпохи, как и иные. Разве что воспитывался под сильнейшим влиянием протестантской среды Немецкой слободы. Оставаясь в прочем христианином, пусть и под лютеранским «соусом».

Более того, если взглянуть на церковные дела Петра с высоты времени, то он ничуть не стремился уничтожить православие. Обновить, модернизировать, изменить в силу своего понимания. Да, безусловно. Избавиться от тяжеловесного и архаичного византийского наследия? Без сомнений. Ибо он видел во всем этом препятствие на пути развития державы. Но не более.

Кроме того, несмотря на свои выходки, Петр продолжал посещать службы и поддерживал строительство церквей. Даже ввел в России новый архитектурный стиль для этого направления. Да и вообще, закладывая сердце Санкт-Петербурга – Петропавловскую крепость, он поставил там собор сразу с ее основанием. А чуть позже, как появились возможности, начал его перестройку в камне. И это не говоря о том, что его сподвижниками время от времени оказывались церковные иерархи…

Адриан не мог посмотреть на Петра с высоты веков, но он об этой его двойственности хорошо знал. Не понаслышке. Так что патриарх смотрел на все эти забавы Петра Алексеевича как на выходки в духе Ивана Грозного. Этакие провокации в формате юродства.

Впрочем, это понимание никак не могло убрать раздражения.

– Что молчишь? – спросил Петр, которому эта затянувшаяся пауза не нравилась. – Нечего сказать?

– Святой церкви известно, что довольно редко, но случается, когда Всевышний дарует человеку какие-то знания. Откровения. Полагаю, ты слушал о таких чудесах.

– Слышал. – кивнул царь. – Но ведь не духовные же откровения ему ниспосланы.

– Бывало, что и знанием языка Он награждает. И еще чем. Если в том была великая нужда для общины.

– Но он же стал другим человеком! – воскликнул царь и в сердцах ударил по столу.

– А вот иной раз про кого-то молва, что, мол, светлая его голова. Осветляют голову-то года, – улыбнулся Адриан. – Ну а с годами все длинней борода.

Петр скривился.

– При чем тут борода?

– Человеку, чтобы чему-то обучиться, надобно время. Так ведь?

– Так.

– Я с самого того случая наблюдаю за твоим сыном. И признаться, это было непросто. Приставил людей за ним поглядывать. А он на них Ромодановского натравил. Распознал. Быстро так. Ну да не ими одними.

– Говори яснее.

– Алексей иной раз ведет себя как старик, которому нужно притворяться ребенком.

– Притворяться… – фыркнул Петр. – Он даже не пытается.

– Пытается. Поверь – пытается. Просто натуру не изменишь.

– И что? К чему ты клонишь?

– Великие знания – великие печали, – пожал плечами патриарх. – Знания прибавляются с годами и жизненным опытом. Оттого Алексей умом и походит на старика, заключенного в теле ребенка.