* * *

Дворник был огромен и обладал довольно примечательными, почти негритянскими губами, сейчас сурово поджатыми. Угорь, широко раскрыв глаза, изумленно и беззастенчиво пялился на него, пока рассвет, сторожко оглядываясь и замирая на каждом шагу, входил во двор. Мужчина вроде едва-едва пошевеливал плечами, но амплитуду и ускорение своей метле придавал такие, что невольно вспоминались русские богатыри, мечами, палицами, а то и простыми оглоблями обращавшие толпы врагов в бегство. Густой россыпью взметающаяся в воздух после каждого замаха листва лишь усугубляла ассоциацию. Евгений даже переменил положение, сел на лавочке полубоком, чтобы удобнее было любоваться.

Дворник наконец тоже приметил его, буквально на долю секунды замедлил движение, а затем продолжил уборку подъездной дорожки как ни в чем не бывало. Медленно, но верно он приближался к детской площадке, на которой расположился Угорь.

Небо светлело, поднималось выше крыш новых многоэтажек. Тонкой работы серебристый иней, покрывающий остатки травы, бледнел и «потел», обращаясь невесомыми облачками пара и подвижными капельками, шустро скользящими вниз по стеблям, будто спешащими спрятаться в невидимые норки. Тишина могла бы звенеть в прозрачном сентябрьском воздухе, если бы не шипела и не шуршала, подчиняясь ритму, заданному метлой.

Наконец дорожка вдоль дома была выметена, дворник поравнялся с лавочкой, остановился напротив, положил обе ладони на верхушку толстого черенка и принялся недовольно разглядывать Евгения. Вывернутые негритянские губы были по-прежнему строго поджаты, кустистые брови сдвинулись к переносице. Теперь возникла совсем другая ассоциация – он словно явился из тех времен, когда дворник по праву считался старшим в доме и во дворе, следил не только за чистотой, но и за порядком и безопасностью, разбирался с непрошеными гостями и бродягами, а при случае, не дожидаясь городового, сам мог запросто скрутить воришку или хулигана. Дворников слушались, дворников уважали и побаивались. Вот и сейчас Угорь на мгновение ощутил себя нарушителем, вторгшимся на подведомственную такому хранителю порядка территорию. Оробеть, может, и не оробел, но дальнейшее развитие ситуации предсказать бы уже не рискнул.

– Здравствуйте! – вежливо проговорил дозорный, с интересом ожидая реакции.

Дворник, однако, еще некоторое время молчал, сверля Евгения недобрым взглядом. Затем пробасил:

– А чего это вы, гражданин, к примеру сказать, никуда не идете? Ежели подустали да отдохнуть присели – так ведь уже передохнули, наверное, а? Немножко посидеть – оно, к слову упомянуть, не возбраняется. Или ждете кого?

Угорь, невольно перенимая деревенскую манеру собеседника, задумчиво нахмурился, посмотрел куда-то вдаль, словно прислушиваясь к доносящемуся оттуда ответу, пошевелил беззвучно губами, затем с медлительной доверчивостью произнес:

– Тут ведь как? Сразу-то и не скажешь. С одной стороны, как говорится, жду. А ведь с другой стороны, ежельше разобраться, то, может быть, и дождался уже. Может быть, фигурально выражаясь, вы – как раз тот, кто мне нужен.

– Это как так? – вздернул кустистые брови дворник. – Как можно ждать, сам не знаю кого? Это вы меня, гражданин, к слову сказать, в заблуждение хотите ввесть! А ну-ка документики-то покажите свои!

– Всему свое время, уважаемый. Документики я вам покажу всенепременно, потому как человек вы такой, что я и сам испытываю внутреннюю потребность вам их предъявить. Но тут ведь как? Вдруг вы откажетесь оказать содействие? Тогда, ежельше разобраться, документы я должен показать не вам, а тому, кто содействие оказать не поленится и не побоится. Согласны?