Собак же доктор не любил не только потому, что считал виновными в дискриминации карликов. Их безумный лай возмущал доктора своим полным абсурдом; любая иррациональность напоминала Фарруху обо всем том, что он так и не мог понять про Индию.

Тем утром, стоя на балконе, он услышал под собой, с балкона на пятом этаже, молитву своего соседа доктора Малика Абдула Азиза, образцового «слуги Всемогущего». Когда Дхар спал на балконе, он часто говорил Фарруху о том, как сладко было ему просыпаться под молитвы доктора Азиза.

«Хвала Аллаху, Богу-творцу» – это все, что мог понять доктор Дарувалла. И дальше там было что-то о «прямом пути». Это была очень искренняя молитва – Фарруху она нравилась, и он привык восхищаться доктором Азизом за его неколебимую веру, – но мысли доктора резко перескочили с религии на политику – о ней ему напоминали щиты с агрессивными лозунгами, которые стояли по всему городу. Тексты на таких щитах были, по сути, полны вражды; едва ли они подразумевали какую-то религиозность.

ИСЛАМ – ЭТО ЕДИНСТВЕННЫЙ ПУТЬ ДЛЯ ВСЕГО ЧЕЛОВЕЧЕСТВА

И это еще было не так плохо, как лозунги «Шив сены», расклеенные по всему Бомбею. (МАХАРАШТРА ДЛЯ МАРАТХОВ или, например, ГОВОРИ С ГОРДОСТЬЮ: Я ИНДУИСТ).

Какое-то зло запятнало искренность молитвы. Что-то такое же достойное и личное, как доктор Азиз, с его молитвенным ковриком, развернутым на собственном балконе, было скомпрометировано фанатиками веры, искажено политиками. И если бы у этого безумия был звук, то, по мнению Фарруха, он бы напоминал бессмысленный собачий лай.

В этом жилом доме доктор Дарувалла и доктор Азиз были самыми настоящими жаворонками; каждого утром ждала операция – доктор Азиз был урологом. Если он молится каждое утро, подумал Фаррух, то и я буду. Этим утром он терпеливо подождал, пока мусульманин закончит свою молитву. Затем зашаркали шлепанцы доктора Азиза, свертывающего свой коврик, а доктор Дарувалла тем временем перелистывал «Книгу общих молитв»; Фаррух искал что-нибудь подходящее, по крайней мере знакомое. Ему было стыдно, что его христианское рвение, похоже, уходит в прошлое, или он полностью утратил свою веру? В конце концов, причиной его перехода в эту веру было маленькое чудо; возможно, Фарруху для вдохновения сейчас хватило бы еще одного небольшого чуда. Он понимал, что большинство христиан исповедуют веру отнюдь не из-за каких-то чудес, и эта мысль помешала в поисках нужной молитвы. Будучи христианином, он в последнее время стал также задаваться вопросом, не лукавит ли он.

В Торонто Фаррух был неассимилированным канадцем – и индийцем, который избегал индийской общины. В Бомбее врач постоянно сталкивается с тем, как мало он знает Индию – и как мало он похож на индийца, которым себя считал. На самом деле доктор Дарувалла был ортопедом и даквортианцем, и в обоих случаях он был просто членом двух частных клубов. Даже в его принятии христианства чувствовалась фальшь; он был просто прихожанином по праздникам, на Рождество и в Пасху, – он не мог вспомнить, когда последний раз был поглощен сокровенной сутью молитвы.

Доктор Дарувалла начал свой эксперимент с так называемой апостольской молитвы «Верую», со стандартного Символа веры, хотя текст был довольно труднопроизносимый, но это, пусть в миниатюре, была целая история о том, во что он как бы верил.

– «Верую во единого Бога Отца, Вседержителя, Творца неба и земли…» – произнес Фаррух, затаив дыхание, но заглавные буквы отвлекали его, и он остановился.

Позже, входя в лифт, доктор Дарувалла подумал о том, как легко он утратил настроение для молитвы. Он решил, что при первой же возможности воздаст должное доктору Азизу за его исключительную религиозную дисциплину. Но когда доктор Азиз вошел в лифт на пятом этаже, Фаррух совершенно растерялся. Он едва выдавил из себя: