Миновав вахтёра, проводившего меня удивлённым взглядом, я добрался до знакомой двери, правда, уже с другой табличкой, и аккуратно постучался.

– Войдите! – раздался голос.

Аккуратно войдя внутрь, я закрыл за собой дверь и поздоровался с разглядывающим меня мужчиной.

– Здравствуйте, Андрей Григорьевич, у вас найдётся минутка?

– Проходи, присаживайся, – он показал на стул, стоявший перед его большим столом из ДСП, на котором были видны все слои краски, которыми его каждый год пытались обновить, но это не сильно получалось.

Стараясь не поднимать взгляд, я скромно сел на краешек стула, сведя вместе ноги и положив на них дневник и руки.

– Слушаю.

– Андрей Григорьевич, я занимаюсь бегом, поскольку от нашей школы в прошлом году никого не выставляли на школьные соревнования, – застенчиво, запинаясь, стал рассказывать я, – а для пионера это вызов, защитить честь родной школы.

Директор удивился.

– А, это ты каждый день на стадионе занимаешься? – он показал рукой в сторону окна.

Я лишь кивнул.

– Видел, да, – мгновенно успокоился он, – похвальное решение.

– Пока было лето, я успевал учиться и заниматься, – продолжил я, пока ещё был ему интересен, – но со школой трудно стало совмещать посещение музыкального кружка и пения с тренировкой. Можно получить ваше разрешение сосредоточиться только на беге и школе?

– Как ты учишься? – поинтересовался он.

– Четыре четвёрки, остальные пятёрки, – я протянул ему дневник, и он его бегло полистал, убедившись, что я не вру.

– Напомни, как тебя зовут?

– Иван Добряшов, 1950 года рождения.

Он поднялся со стула, подошёл к огромному шкафу во всю стену и вскоре нашёл моё личное дело. Пролистав его, он удивлённо хмыкнул и, вернув папку, сказал:

– Через месяц будут общешкольные соревнования в беге на шестьдесят метров, если выиграешь их, разрешу заниматься без посещения этих кружков.

– Спасибо большое, Андрей Григорьевич, – поняв, что это возможный максимум, я поднялся со стула, – я могу идти?

– Да, иди, – он отмахнулся.

– До свидания.

Едва я вышел из кабинета директора и двинулся по коридору, меня обступили старшаки, обычно в это время дежурившие на входе в школу.

– Что ты забыл у Пня, Немой? – Губа посмотрел на меня с прищуром.

– Попросил, чтобы меня освободили от танцев и музыки, – я посмотрел ему в глаза, – хочу заниматься бегом и учёбой, на остальное нет времени.

– Ничего больше не говорил?

– Можете у него спросить сами, – не успел я ответить, как тут же прилетел удар в голову, за мою дерзость, а когда я, оглушённый, упал на пол, меня ещё и пнули для острастки.

– Не умничай.

Я промолчал, смотря, как старшие уходят к своему посту.

Закусив губу, я отправился к себе и под заинтересованными взглядами соседей по комнате разделся, проигнорировав их вопросы. Пузо, нарвавшись однажды на мой кистень из полотенца и мыла, больше ко мне не приставал, а остальные его два прихлебателя так и вовсе меня боялись.

Я лёг на кровать и подумал, что, наверно, Губа сегодня перегнул палку и нужно немного его проучить. Из посещения пионерского лагеря я вынес крайне полезные навыки, которые давали там в ботаническом кружке, посещаемом девочками и всего двумя парнями. Так что у меня имелся запас менее ядовитых, чем борец, трав, которые можно было высушить и взять с собой. Так что, подождав ещё час, после того как прозвучал отбой, я отделил из своего гербария, состоящего в основном из безобидных цветов, прожилки корня вороньего глаза и, кряхтя, даже раз пустил газы, побежал к двери, сопровождаемый матами тех, кто остался нюхать пердёж.