: Скоро. Очень скоро.

Хемлин: Я настоятельно рекомендую вам, мистер Стоун, разрешить нам передать расследование в другие руки, другому агенту.

Стоун: Даю вам три дня, мистер Бекер.

Коль: Мистер Стоун!

Стоун: Три дня на то, чтобы представить мне ясные доказательства местонахождения моей дочери.

Бекер: Благодарю вас, сэр. Большое спасибо.

– Плоховато дело, – сказал я.

– Ты это про что? – Энджи закурила сигарету.

– Не говоря уж ни о чем другом в этой записи, погляди на последние слова Джея. Он подобострастен, почти заискивает.

– Он благодарен Стоуну, что тот сохранил ему работу.

Я покачал головой:

– Это не Джей. Джей для такого слишком горд. Чтобы вытянуть из него одно-единственное «спасибо», требуется, по меньшей мере, спасти его из горящего автомобиля. Он не из тех, кто направо-налево рассыпает благодарности. Слишком заносчив. Да его возмутил бы даже намек на то, что его собираются отстранить от дела.

– Но тут он сам не свой. То есть я хочу сказать, что последние его записи до того, как они собрали совещание, говорят не в его пользу. Вот, погляди-ка.

Встав, я прошелся взад-вперед вдоль обеденного стола.

– Джей найдет кого угодно.

– Ты уже это говорил.

– Но за неделю работы им не обнаружено ничего. Нет следов ни Дезире, ни Шона Прайса.

– Может быть, он ищет не там, где надо.

Неловко вытянув шею, я склонился над фотографиями Дезире Стоун. Одна из них запечатлела ее на качалке веранды в Марблхеде – зеленые глаза ее, устремленные прямо в объектив, смеются, густая грива волос цвета темного меда спутана, на ней обтрепанный свитер и рваные джинсы, ноги босы, ослепительно белые зубы сверкают.

Глаза ее, несомненно, притягивали, но дело было даже не в этом. Внешность ее обладала качеством, которое, я уверен, голливудские деятели, занимающиеся подбором киноактеров, назвали бы «гипнотичностью». Даже застыв на снимке, она излучала ауру здоровой жизненной силы, природной, естественной чувственности, это была странная смесь спокойной уверенности и ранимости, страсти и невинности.

– Ты права, – сказал я.

– О чем ты? – удивилась Энджи.

– Она красавица.

– Без дураков, да? Я бы что хочешь отдала за то, чтобы так выглядеть в старом свитере и джинсах. Прическа у нее такая, словно она неделю не расчесывала волос, и все же выглядит она как само совершенство.

Я весело скосил глаза на Энджи:

– Ты могла бы потягаться с ней в красоте, Эндж!

– Ой, ну брось! – Вдавив в пепельницу окурок, Энджи придвинулась ко мне и тоже склонилась над фотографией. – Ну, я хорошенькая. Пусть так. Некоторые мужчины могут счесть меня даже красивой.

– Или же красавицей. Поразительной, сногсшибательной, соблаз…

– Правильно, – оборвала она. – Согласна. Некоторые мужчины. Не стану спорить. Но не все. Многие сказали бы, что я не их тип. Слишком итальянистая, слишком миниатюрная, слишком много чего не хватает.

– Хочешь спорить, – сказал я, – ладно: сдаюсь.

– А вот ее, – Энджи постучала себя по лбу, – ни один мужчина в здравом уме не назвал бы непривлекательной.

– Ценный кадр, – заметил я.

– Кадр? – переспросила она. – Это жемчужина, Патрик. Жемчужина без изъяна.

Через два дня после экстренного совещания в доме Тревора Стоуна Джей сделал нечто, что можно было посчитать чистым безумием, если бы не удалось доказать гениальность этого маневра.

Он превратился в Дезире Стоун.

Он перестал бриться, перестал следить за своей внешностью, перестал есть. Одетый в дорогой, но неглаженый костюм, он вновь и вновь ходил по излюбленным местам Дезире в парковом кольце Изумрудного Ожерелья, однако уже не в качестве сыщика, а подражая ей самой.