Стивен буркнул что-то относительно моей чрезмерной осторожности, но я пропустил его слова мимо ушей. Сделал я вот что: послал за Хансом и велел ему взять одного мазиту (обоими проводниками рисковать я не решился) и туземца из Хасановых рабов, смельчака, владевшего несколькими местными наречиями. Когда стемнеет, все трое должны были пробраться в лагерь работорговцев, разведать как можно больше, а если удастся, подобраться к невольникам и объяснить, что мы им друзья.

Ханс кивнул – ему нравились именно такие задания – и занялся необходимыми приготовлениями.

Мы со Стивеном тоже не сидели без дела: укрепили ограду, развели большие сторожевые костры, расставили часовых.

Наступила ночь. Ханс и его товарищи отправились на разведку, бесшумные, как змеи. Тишина изредка нарушалась меланхоличным пением, сменявшимся ужасными криками, когда арабы хлестали кнутами бедных певцов. Один раз грянул выстрел.

– Они заметили Ханса, – сказал Стивен.

– Вряд ли, – ответил я. – В таком случае стреляли бы не один раз. Это либо случайный выстрел, либо арабы убили невольника.

Затем надолго воцарилась тишина, пока наконец не появился Ханс – он вырос как из-под земли. За ним я увидел мазиту и другого туземца.

– Ну рассказывай, – велел я.

– Дело ясное, баас. Арабам все известно. Хасан направил им приказ убить бааса. Хорошо, что баас не пошел к ним. Они собираются напасть завтра на заре, если мы не оставим эту деревню.

– А если оставим? – спросил я.

– Тогда, баас, они нападут, едва мы построимся или снимемся с места.

– Понятно. Еще что-нибудь скажешь, Ханс?

– Да, баас. Наши охотники подползли к невольникам и говорили с ними. Рабы очень грустны. Многие умирают от тоски, потому что каждого увели из дому и они не знают, куда их гонят. Я сам видел, как умерла одна женщина. Она разговаривала с подругами и казалась здоровой, только сильно усталой. Вдруг она громко объявила: «Я умираю, но сюда вернется мой дух, чтобы терзать этих демонов, пока они сами не сделаются духами». Потом она призвала бога своего племени, сложила руки на груди и пала мертвой. Только, – прибавил Ханс, задумчиво сплевывая на землю, – она не совсем упала, потому что ошейник удержал ее голову. Арабы сильно рассердились за то, что она прокляла их и умерла. Один из них пнул труп, потом в наказание застрелил ее больного сынишку. К счастью, тот араб не заметил нас, потому что мы были в темноте и далеко от огня.

– Еще что, Ханс?

– Мои спутники, баас, отдали свои ножи двум самым сильным невольникам, чтобы те перерезали путы себе и помогли освободиться другим. Но арабы могут найти эти ножи. Тогда мазиту и другой охотник лишатся их навсегда. Вот и все. Чуток табаку у бааса не найдется?

Ханс ушел, а я перевел его слова Сомерсу.

– Теперь у нас два варианта, – добавил я. – Либо немедленно сбежать от этих джентльменов – правда, тогда придется бросить на произвол судьбы женщину с ребенком, – либо остаться здесь и ждать нападения.

– Я никуда не уйду, – мрачно заявил Стивен. – Бросать женщину с ребенком подло. Было бы низостью покинуть эту несчастную женщину. Кроме того, в пути нам будет тяжелее. Ханс ведь говорит, что арабы следят за нами.

– Вы за то, чтобы ждать нападения?

– Есть третий выход, Квотермейн: напасть на них самим.

– Отличная мысль! – похвалил я. – Пошлем за Мавово.

Мавово пришел и сел перед нами. Я изложил ему суть дела.

– У моего народа есть обычай не ждать, пока нападут на тебя, а нападать самому. Впрочем, отец, на сей раз мое сердце против этого. Инблату говорит, что этих желтых собак шестьдесят и что все они вооружены винтовками. – (Мавово и другие кафры звали Ханса Инблату, что означает «пятнистая змея» в переводе с зулусского.) – Между тем нас лишь пятнадцать, ибо на носильщиков полагаться нельзя. Кроме того, по словам Инблату, вражеский лагерь укреплен и охраняется часовыми. Поэтому трудно будет застигнуть их врасплох. Но мы, отец, тоже в укрепленном месте, нас тоже голыми руками не возьмешь. Кроме того, люди, которые войну не ведут, но мучат и убивают женщин и детей, наверняка трусы и не дадут достойный ответ хорошим стрелкам, если вообще ответят. Поэтому я говорю: «Подожди, пока буйвол либо нападет сам, либо убежит». Но окончательное слово не за мной, а за тобой, о мудрый Макумазан, Бодрствующий в ночи. Молви, о состарившийся в войнах, я повинуюсь тебе!