Выдержка отказала.

— И как тебя с таким диагнозом пустили в отделение?

— Связи, — довольно припечатала она, вальяжно развалившись в кресле.

Вот же дерьмо.

— Значит, не подпишешь, — скрипнул я зубами.

— Почему же? Можешь забрать меня вечером с работы, обсудим. Научу тебя правильной дипломатии, еще спасибо скажешь.

Я только бессильно скрипнул зубами, поднялся и направился к двери, уговаривая себя не выбить ее к чертям.

ьтвор1ч]12

Вот и чего это она с цепи сорвалась? Весну почуяла? Черт бы ее подрал!

Я добрался до своего кабинета, стянул куртку и понял, что дьявольски хочу что-нибудь разбить. Но вместо этого опустился в кресло, сложил руки на столе, опустившись на них лбом, и прикрыл глаза.

Инна никогда не говорила о своих требованиях прямо. Бесила, дергала нервы — да, но не выдвигала условий, хотя они мелькали бегущей строкой через все наше общение. И я наивно полагал, что мне нужно просто не шевелиться в ее присутствии, и тогда она на меня не кинется. По-хорошему, надо бы увольняться к чертям, но ее угрозы были вполне реальными. Эта стерва не просто так тут сидит в кресле главной — знает толк в «благах» и "правильной дипломатии", да и реальных заслуг у нее хватает. Как и знакомств. А у меня их нет от слова «вовсе». Никогда ничего не смыслил в том, чтобы прикрыть задницу чьим-то покровительством. Мне казалось, что если я буду честно и ответственно работать, то этого будет достаточно, чтобы жить достойно и смотреть по утрам на себя в зеркало без отвращения.

— Серег? — окликнул меня Данияр от входной двери.

Судя по запаху, разлившемуся по кабинету, за кофе ходил.

— Привет, — тяжело поднялся я и оперся локтями о стол.

Боевой друг Данияр Маратыч, пожалуй, был всеми моими ценными связями разом. И зад прикроет, и голову убережет в случае чего. Ну а как еще работать на заданиях, если сомневаться в собственном тыле? Ради уверенности в себе и результате я и держусь за этот отдел. Мы все же звери стайные, и эту стаю просто так на другую не сменить.

— Слышал, тебя Инна уже взбодрила. — Данияр прошел к своему столу и стукнул чашкой, стряхивая с пальцев капли кипятка. — Черт…

— Вызывала, — вздохнул я, откидываясь на спинку кресла. — Что там криминалисты из восьмого?..

— Что она от тебя снова хочет? — хмуро поинтересовался приятель, игнорируя мою попытку сменить тему.

— Не хочет заявление на отпуск подписывать, — нехотя признался я.

Данияр удивился:

— А ты в отпуск собрался? Его же за полгода надо подавать…

— Мне нужно по семейным обстоятельствам. И я не был в отпуске черти сколько…

— А Инна что?

— Такой повод наперчить мне нервы! — процедил я. — Она его не упустила.

— А что у тебя стряслось?

Накатила усталость, и я перевел взгляд в окно. Тесная комната не могла вместить всех моих переживаний за последние сутки. Стало душно.

— У меня подруга с войны вернулась инвалидом. Работала в госпитале, и ей там прилетело и пулевое, и осколочное, и руки отбило. Вчера привез к себе ночью. Она не может ничего сама, ей помощь нужна, уход, пока не заживет. Но Инне этого не объяснить.

— А что за подруга? Ты никогда не рассказывал…

— В приюте вместе росли. Ведьма. У нее нет никого, кроме меня.

Данияр задумался.

— Слушай, так скажи, что у тебя медовый месяц.

Я перевел на него непонимающий взгляд, пытаясь понять, к чему он клонит. Но уставшая голова соображала туго.

— Медовый месяц дают сразу по первому требованию.

— Но у меня нет медового месяца, — тупил я.

— Никто не будет проверять. Только не говори, что девочка — ведьма. Так проще.

— Да ну. Если бы это было так просто, наши тунеядцы раз в полгода бы бегали…