И мгла растила в нем крик, неслыханный крик потерявшего Все. И этот так и не выпущенный наружу крик, рвал душу промоинами сожалений, страха и потерь.

Он поднял глаза и холодный злой блеск засветился в них. Низко нависая над равниной, клубились серо-черные тучи, сквозь них едва пробивалось тусклое пятно – солнце. Падали крупные, грязно-серый хлопья снега, пропитанный гарью и смрадом пожарищ.

Все это создавало картину предрассветного кошмара, до такой степени инфернальную, что окружающее казалось одним из кругов ада, окружающего вмороженного в лед Люцифера и, описанных в «Божественной комедии» Данте Алигьери. Того самого кошмара, от которого просыпаешься, закрывая обеими ладонями рот, давясь задушенным криком и долго потом судорожно глотая живительный и сладкий воздух.

Девятка роботов робототехнического комплекса номер 2 (три тяжелых тридцатитонных разградителя, гусеничных с бульдозером впереди и, двумя манипуляторами и шесть легких, отдаленно напоминающих двухметрового металлического человека) застыла, повернув камеры к командно-поисковому аватару (дистанционно управляемый человеком робот), которым командовал Владимир.

– Ждать! – приказал мысленно и вновь, для очистки совести просканировал пластикобетонный завал на месте поселка. Ни единого живого существа, массой больше килограмма. Сладковатый запах мертвечины не мог перебить даже всепроникающий запах гари. Только под землей прятались от прогремевшего над землей огненного апокалипсиса и незапланированной зимы мелкие зверушки.

– Вариант два, разборка завалов тяжелыми разградителями, при обнаружении органики остановить работу и доложить!

Примерно два часа он координировал деятельность слабых ИИ (искусственных интеллектов), управлявших роботами, когда один из них доложил, что обнаружена органика, массой около шестидесяти килограммов. Роботы застыли.

Тяжело шагая, аватар приблизился. В яме, между двух пластикобетонных блоков лежало сломанное, словно великан небрежно отбросил со своего пути надоевшую игрушку, человеческое тело, одежда покрыта темными пятнами замерзшей крови. Совсем юная женщина, едва больше двадцати. Она лежала на спине, левая рука плотно прижата к груди, а в культе раздавленной упавшими плитами правой белели осколки кости, кровенели оледеневшие остатки мышц.

Аватар, склонив голову к плечу, долго смотрел на красивое и после смерти лицо, девушка, несмотря на ужасную смерть, была красива. Лицо гладкое, глаза – словно два синих озера, курносый славянский носик. Широко открытый рот еще таил немые отзвуки последнего, мучительного крика, в уголке тронутых синевой губ тускло блестел багровый комок заледеневшей слюны. Красивое лицо погибшей женщины на фоне обломков было настолько неестественно, настолько кричаще чуждо… что сердце на миг пропустило такт, чтобы потом забиться с новой силой. Это была далеко не первая погибшая, которую он нашел в поселке, но сейчас он особенно остро почувствовал собственную вину. Девушка мертва, а он молодой и сильный мужчина жив и здоров. Это неправильно. Это против естества, против жизни. Погибать должны сильные мужчины, а женщины должны жить и растить детей.

Владимир закрыл глаза. Из-под ресниц, скрытых шлемом, медленно выползла слеза и скатилась по щеке.

Поднял на руки-манипуляторы неожиданно легкое тело. Оно обвисло, словно тряпочное, словно перебиты все косточки, сколько их не есть в человеческом теле. Палец–манипулятор прикоснулся к щеке, срезая микроскопический срез кожи для генетического анализа.

– Мария Федоровна Ковальская, – побежала перед глазами, с сумасшедшинкой, строка, – двадцать три года, замужем, ребенок двух лет, Артем.