Таковы благие наставления нашей родительницы-природы. Я часто задумывался над тем, почему смерть на войне – все равно, касается ли это нас самих или кого-либо иного, – кажется нам несравненно менее страшной, чем у себя дома; в противном случае, армия состояла бы из одних плакс да врачей; и еще: почему, несмотря на то, что смерть везде и всюду все та же, крестьяне и люди низкого звания относятся к ней много проще, чем все остальные? Я полагаю, что тут дело в печальных лицах и устрашающей обстановке, среди которых мы ее видим и которые порождают в нас страх еще больший, чем сама смерть. Какая новая, совсем необычная картина: стоны и рыдания матери, жены, детей, растерянные и смущенные посетители, услуги многочисленной челяди, их заплаканные и бледные лица, комната, в которую не допускается дневной свет, зажженные свечи, врачи и священники у вашего изголовья! Короче говоря, вокруг нас ничего, кроме испуга и ужаса. Мы уже заживо облачены в саван и преданы погребению. Дети боятся своих новых приятелей, когда видят их в маске, – то же происходит и с нами. Нужно сорвать эту маску как с вещей, так, тем более, с человека, и когда она будет сорвана, мы обнаружим под ней ту же самую смерть, которую незадолго перед этим наш старый камердинер или служанка претерпели без всякого страха. Благостна смерть, не давшая времени для этих пышных приготовлений.

Как-то раз Бэкон написал эссе, в котором размышлял о тяжелом уделе человека, облеченного высокой должностью. Всего через шесть лет ему самому досталась самая высокая должность во всем королевстве (нельзя сказать, чтобы он к этому не стремился).

В своих сочинениях Бэкон категорически высказывался против лихоимства. Ближе к концу жизни во взяточничестве обвинили его самого, и это положило конец его чиновничьей карьере (большинство современных историков считают, что обвинения были несправедливы, а все дело – политически сфабриковано).

Иногда иронические коллизии бэконовской биографии принимали по-настоящему зловещий вид. Долгое время ему покровительствовал граф Эссекс. Однажды Эссекса обвинили в заговоре против короны, а Бэкона назначили в комиссию по расследованию дела – правда, в то время эти двое уже не поддерживали отношений. По итогам расследования был вынесен обвинительный приговор и Эссекса обезглавили.

Иронией отмечена сама смерть Бэкона. В «Новом органоне», демонстрируя возможности своего метода, он блестяще проанализировал природу тепла, открыл связь между теплом и движением. Но для него самого это знание не стало силой: Бэкона убил холод.

Кто он был такой? Циничный политик, не избегавший сомнительных решений, когда они обещали карьерный рост? Лицемерный писатель, отстаивавший принципы, которых в собственных делах он не придерживался? Или, может быть, трагический персонаж, тайно страдавший от того, какие поступки ему порой приходилось совершать, занимаясь делами государства, совсем непохожего на то, которое он изобразил в своем утопическом творчестве? Трудно сказать наверняка. Однако после его смерти все коллизии его жизни постепенно отошли на второй план, заслоненные самым большим противоречием. Со временем его метод стал символом тех преобразований в истории западного мира, которые практически полностью уничтожили авторитет религии. Но это был метод, придуманный набожным христианином с единственной целью: помочь человечеству преодолеть последствия грехопадения и приблизить царство Божие. И это противоречие, пожалуй, трагическое.