– Не знаю.

– В смысле, не знаешь? Чем вы вообще занимались столько времени?

– Тебя не касается.

– Что?

– Тебя не касается, – повторяю размеренно и продолжаю обнимать дочку, не спеша поворачиваться. – Ты же не думал, что Богдан за какие-то сутки расхлебает ту кашу, которую вы заварили?

Бросаю ехидно через плечо и направляюсь к выходу. Мои движения плавные и осторожные. Голос звучит тихо, но твердо, хоть во рту крошево из разбившегося стекла.

Дети, особенно маленькие, очень остро реагируют на состояние матери. Как пористая губка, впитывают наши отчаяние, депрессию, гнев. Поэтому я не имею права терять контроль и орать, как потерпевшая, при Мире.

Не конфликтую с родителем, хоть желание психануть и вывалить на него гору обвинений взмывает до самых небес. Похороненный давным-давно дух бунтарства возрождается как та самая птица-феникс с моей брошки и расправляет крылья, стряхивая с них пепел.

У каждого человека есть предел. Он может долго молчать, мириться с несправедливостью и вытерпеть кучу испытаний, а потом сорваться, потому что чай недостаточно сладкий. Или потому что в магазине не оказалось его любимой шоколадки. Или потому что за окном вместо лазурного моря – серый унылый мегаполис.

– Дурдом какой-то! Стоило этому отбросу вернуться, как ты лишаешься ориентиров и начинаешь дерзить собственному отцу.

Натолкнувшись на невидимую стену, возникающую у меня перед носом, я все-таки оборачиваюсь. Отражаю раздосадованный взгляд, полный снисходительного пренебрежения, и рублено чеканю.

– Не. Смей. Называть. Богдана. Отбросом.

Мой голос по-прежнему звучит не громче шелеста ветра. Но впервые за долгое время в нем прорезается опасная сталь. Дотронься – порежешься до крови.

Наверное, общение с Багировым, действительно, очень сильно на меня влияет.

– Он, между прочим, не спился, не скурился и не загремел в тюрьму, как ты ему пророчил. Напротив, выбился в люди и сколотил капитал. Пока вы с Артуром слили в унитаз успешную фирму.

– Камилла!

– Что, Камилла? Разве я не права? Включи телевизор, посмотри новости. На днях он покупает долю в «Строй Инвесте». Ваш прямой конкурент, кстати. За год они значительно нарастили объемы, а вы?

Странно, но на этот мой выпад отец никак не реагирует. Наверное, пребывает в прострации, оттого что я посмела снять маску примерной дочери и повозить его носом о неприглядную правду.

С самого детства я старалась соответствовать его ожиданиям. Закончила музыкальную школу, хоть люто ненавидела гаммы, сольфеджио и вокал. По его настоянию занималась актерским мастерством, хоть и не представляла себя на сцене. Корпела над домашними заданиями, пока все мои подружки отжигали на вечеринках и гуляли с парнями. Из шкуры вон лезла, чтобы получить сначала золотую медаль, а потом красный диплом.

А, в конечном счете, не испытала ничего, кроме опустошения и неимоверной усталости.

– Камилла, милая. Вы опять поругались с папой? Постарайся относиться к нему немного терпимей, пожалуйста. Ему нелегко сейчас.

Нелегко что? Продавать собственную дочку?

– Я уверена, что он со всем справится.

Наткнувшись на вездесущую Полину Евгеньевну в коридоре, я проглатываю совсем другие слова, царапающие горло, и невольно морщусь. Поражаюсь тому, с каким слепым обожанием она смотрит на моего отца и не замечает его недостатков.

Оправдывает любой его поступок. Находит тысячу и одну причину его правоты. Возводит Власова Романа Григорьевича в ранг святых. Не удивлюсь, если она по утрам молится на его алтарь.

Иронично тяну уголки губ вверх, мысленно прокручивая язвительные комментарии, и следующий посыл тоже не воспринимаю.