У Марфы засосало под ложечкой. Она никогда не боялась высоты, но вид человека, который до смерти боялся ее, а теперь ступал по самому краю бездны, рискуя сорваться, заставлял Марфу испытывать содрогание и трепет.
Так, шаг за шагом, ни разу не соскользнув ни ногой, ни рукой с камня, Савелий достиг площадки и ступил обеими ногами на ее относительно ровную поверхность. Закинув рюкзак за плечи, Савелий стал взбираться по крутому склону горы к серпантину, где его уже поджидали проводник и остальные члены группы, протягивая ему навстречу руки. Последний рывок – и Савелий полулежал на серпантине, а возле него на коленях сидела его сестра, испуганно осматривая его.
– Ты не ушибся, Сава? – бормотала она. – Тебе не больно?
– Нет, – тяжело выдохнул Савелий, широко при этом улыбаясь. Он выглядел так, будто покорил высочайшую вершину мира. – Все хорошо…
Женщина, потерявшая рюкзак, теперь прижимала его к себе так, будто это была вовсе не сумка, а живой ребенок. Савелий поднялся с земли, отряхнулся и оглянулся на обрыв – на лице его вновь изобразилась тревога.
Ввиду произошедшего инцидента с осыпавшимися мелкими камнями проводником было решено несколько изменить маршрут, – она не стала рисковать продолжать путь по серпантину, потому как не могла с точностью определить, было ли вызвано осыпание неосторожным движением какого-нибудь мелкого животного, или же причина его крылась в разрушении горных пород, диктовавшем возможность более серьезного обрушения. Новый маршрут был несколько длиннее, но вследствие сложившихся обстоятельств – намного безопаснее. Так группа повернула назад и, не доходя до опушки леса, свернула налево, двинувшись вдоль нее, пока не вышла к наиболее пологому подъему к вершине.
Происшествие это, являвшееся примером упрямства случая, внесло в группу некоторое оживление. До сих пор все шли в сдержанном молчании, делясь впечатлениями только с собственным товарищем, – теперь же участники похода громко говорили друг с другом, обсуждая случившееся и вынося предположения о дальнейшем развитии событий, «если бы то-то» и «кабы не это». Только Марфа ни с кем не делилась испытываемыми ею чувствами: продиктована эта ее молчаливость была тем, что в группе, несмотря на поступок Савелия, молодого человека осудили – за его рассказ про Алдан, за проявленную затем на серпантине нерешительность, за его поспешные действия во время камнепада и за полные страха глаза, когда он вновь поднялся на серпантин.
Считается, что человек, проявивший однажды смелость, является бесстрашным. Но стоит единожды этому человеку показать другим свой страх, как всякое его бесстрашие в глазах других тут же трансформируется в совершеннейшую трусость.
Так произошло и с Савелием.
В отличие от остальных, Марфа увидела в действиях Савелия не трусость, а настоящую смелость. Она помнила тень, мелькнувшую у края обрыва сразу после крика женщины (Савелий вовсе не прятался за карнизом, как сочли другие, а машинально бросился за упавшей вниз сумкой), помнила страх в глазах молодого человека при виде высоты и наблюдала состязание ужаса и стремления побороть его. Все сочли Савелия трусоватым, и только Марфа увидела в его поступке мужество – стремление побороть то, чего боишься больше всего. Никто из тех, кто так смело ступал по серпантину, не среагировал на возникшую сложность так, как сделал это Савелий. Смел не тот, кто не боится и рискует, а тот, кто рискует, преодолевая страх.
Когда группа наконец благополучно достигла вершины и горные хребты выстроились острыми костлявыми позвонками до самого горизонта, Марфа уже не чувствовала в груди ни обиды, ни сожалений: она смотрела на мир, объятый солнечным светом, смотрела на птиц, круживших в зазеркалье небосвода, и находила внутри себя только умилявшую сознание признательность, – ее забавляло это ее тайное открытие двоякости толкования совершаемых человеком действий, будоражило и созерцание победы над собственным страхом, а также чужое заблуждение, так виртуозно разрешенное ею. Таким образом, в Марфе появился своего рода баланс ее противоречивых чувств, которые порождали воспоминания о доме. Осью этому балансу служило осознание того, что страх порождает ненависть, но что всякий страх победим – даже тот, который, казалось бы, победить нельзя.