– Нет, – спешу я ее просветить, – они мне не друзья. Я просто снимаю комнату в верхней части дома.

Кожа на ее лице расслабляется, обвисая еще больше, пока она, не торопясь, оценивает меня заново.

– Ну, на твоем месте, – бурчит она громко, надеясь, что соседи услышат, – я бы держала под рукой бутыль святой воды, чтобы справиться с этими двумя злодеями.

Я понижаю голос, надеясь, что она заметит мое нежелание привлекать внимание Джека и Марты к нашему с ней разговору:

– Вы с ними не ладите?

Бетти вернулась и трется об ногу хозяйки.

– Думаю, ты имеешь в виду, что это они не ладят со мной. Я живу на этой улице больше шестидесяти лет, с тех пор как была маленькой девочкой. Этот дом принадлежал моим папе и маме, и однажды я передам его внукам, – ее рот кривится привычным движением. – Хотя, судя по тому, как отпрыски моей Лотти смотрят на меня в последнее время, похоже, они хотят, чтобы я поскорее встретилась с творцом. Чертовы наглые молодые люди. Говорила я Лотти, что надо было пороть их много лет назад. Если они не будут ко мне внимательны, я все оставлю Бетти и Дэвису.

Могу представить себе эти семейные разборки. Мегабитва в суде: кошки против людей.

– Ммм… Простите, я не расслышала вашего имени.

– Это потому, что я его не называла, – внезапно отвечает она. Потом ее лицо озаряется хитрой улыбкой. – Так мы отвечали мальчикам, когда я была молодой. Хоть я и любила старые добрые танцы в Хэммерсмите или в Сохо, но не спешила выпрыгивать из своих трусиков.

Мои губы дергаются в улыбке. Дамочка с характером. Мне это нравится.

В глазах у нее появляется блеск.

– Меня зовут Патриша, или Пэтси. Но не Триш. Знала я одну Триш: голос у нее был как сирена, а характер такой изворотливый, что ей следовало потонуть вместе с «Титаником», – она снова сердито смотрит на дом. – Она бы подошла этим двум в качестве третьей ведьмы.

– Пэтси, – я решаюсь взять с ней дружеский тон, – что случилось между вами и Мартой с Джеком?

– Я покажу тебе, – она быстро идет к входной двери.

Я не могу поверить в свою удачу. Я быстро следую за ней вместе с мурлыкающими кошками. Она ведет меня через набитый вещами коридор с деревянным столиком и подставкой для пальто и шляп в викторианском стиле; его стены увешаны семейными портретами и более современными фотографиями улыбающихся детей, которые наверняка сейчас уже взрослые и не могут дождаться, чтобы поскорее присвоить себе дом. В конце концов мы оказываемся в задней части дома, но это не кухня, как в доме по соседству, а уютная оранжерея, пронизанная летним светом. Пэтси открывает стеклянные двери и жестом приглашает меня в сад. Это очаровательное место, где можно увидеть бабочек, пчел и цветы всех оттенков, которые источают сильный аромат. Серо-голубой мозаичный стол со стульями того же стиля стоит у двери, а в дальнем углу – скамейка в тени под фиговым деревом. Какое безмятежное место!

Но зачем она привела меня сюда?

Увидев вопросительное и нахмуренное выражение моего лица, она подходит ближе. Шепчет:

– Даже у деревьев в саду есть уши.

Она тычет кривым пальцем в сторону забора между ее садом и садом Марты и Джека и подмигивает.

– Я играла в этом саду с тех пор, как была вот такого роста, – она подносит руку к ноге чуть выше колена. Все пальцы у нее слегка согнуты: классический симптом хронического артрита. – Пару месяцев назад его светлость показал мне планы улиц, которые якобы утверждают, что дальний конец моего сада принадлежит их дому. Эти так называемые планы показывают, что их сад заканчивается не там, где должен, а будто бы включает в себя еще значительный участок земли сзади, позади всех домов, прямо до конца улицы, – она усмехается. – Зачем им сад побольше? Он там днюет и ночует, и что? Их сад – это позор.