Жутко боюсь высоты, с младенчества. Пройти по бревну, поднятому на полметра – выше моих сил. Чтобы самолётом летать – да ни в коем случае! При слове «парашют» у меня деревенеют губы, и даже на балкон я предпочитаю без особой нужды не выходить. А сны, где я откуда-то падаю – и ледяной ладонью сжимает сердце, перехватывает дыхание, заполошно скачет пульс…

«Между небом и землёй» я знал неплохо. Не играл, конечно – что же я, идиот в такое играть! – но рецензировал сценарий Соловьева с Паньшиным. Помнится, даже хвалил, талантливо сделано. Тем, кому нравится воевать в полуразрушенном мегаполисе, карабкаться по обвалившимся стенам небоскребов, прыгать с крыши на крышу – им понравится.

Интересно, сколько сессий я продержусь до первого инфаркта? Как представить, что летишь на «малом крыле» с иссякающим зарядом – сухо делается во рту, и нехорошие иголочки вонзаются под рёбра. А там – симулятор реальности. И ведь даже фильтра мне не поставят, не положено заключенным. Тем более излучающим столь первосортную эмонию. Что толку в снятом годе, если я там не продержусь и месяца? Да я на первой же сессии и загнусь!

Марине придёт стандартное извещение. «С глубоким прискорбием информируем Вас…» Пенсии не положено, я выяснял. Конечно, остаются пособия на девчонок, но грошовые. На что они будут жить? На смешную Маринкину зарплату? Квартиру, конечно, придётся продать, перебраться куда-нибудь в пригород – в Ступино или в Талдом… С её-то непрактичностью… разве что друзья помогут. Особенно Витя Ершов – уж так, бедный, вокруг неё увивался – лысый, бледный, с потными ладонями…

Ребятам в камере я решил ничего пока не говорить. Начнут поздравлять, тайно завидовать – а сказать им правду, так замучат жалостью. Пускай уж узнают в последний день. Кого-нибудь на моё место пришлют, так что отряд не заметит потери бойца… тем более, что и боец из меня неважный.

Конец ознакомительного фрагмента.