». Ну ясно, что не только «брачный» – и ни один другой.

В цитированной норме – квинтэссенция отношения нашего законодателя (а заодно судей, сотрудников правоохранительных органов, да и, что греха таить, немалого числа лиц, аттестующих себя учеными) к договорам в сфере семейных, неимущественных, а отчасти и процессуальных отношений: предполагается, что если частным лицам (по крайней мере гражданам) разрешить договариваться о неимущественных материях, то они как минимум или поставят контрагента, или сами попадут «в крайне неблагоприятное положение», а то и встанут на совсем уж скользкий путь «противоречия основным началам… законодательства». То есть законодатель и К^>о смотрят на граждан то ли как на неразумных малых детей, за которыми нужен глаз да глаз (как бы чего не натворили!), то ли как на законченных негодяев (которые, только дай им волю, начнут или сами в полное холопство продаваться, или продавать своих детей), а на себя – то ли как на заботливую няньку, то ли как на Господа Бога (ибо один Господь воистину благ и соответственно только он один точно знает, чего людям на самом деле нужно). Но почему?! Откуда взялась такая странная презумпция – презумпция, в «подкладку» которой «вшиты» и неразумность, и недобросовестность, да еще и незаконность!

Про договоры в сфере наследственных прав и наследственного правопреемства у нас почему-то вообще рассуждать не принято: кажется, большинство юристов считает, что в этой сфере никаких договоров нет и по определению не может быть. Ну разве что соглашения о разделе наследства (ст. 1165 ГК РФ), а также общегражданские договоры, заключение которых может оказаться потребным для охраны наследства и управления им (ст. 1171–1173 ГК РФ). И что же – все?

А на основании чего, позволено будет спросить, совершаются акты отказа от наследства? Да, конечно, они могут быть совершены исходя и из простого благорасположения отказывающегося от наследства наследника к лицу, в пользу которого осуществляется отказ, но что могло бы им помешать заключить соответствующее соглашение – соглашение об отказе от наследства, причем чисто коммерческой направленности? Так, мол, и так. Одна сторона, наследник такой-то, настоящим отказывается (или обязуется отказаться) от наследства в пользу другой стороны, наследника такого-то, а другая сторона уплачивает (а то и обязуется уплатить) за это определенную денежную сумму (передать вещь, выполнить работу, оказать услугу и т. д.). Чему такое соглашение противоречит? Какую угрозу для безопасности российского государства и общества оно представляет? Ясное дело – и не противоречит, и не представляет. Но попробуйте вытащить такое соглашение в суд – столько нового там узнаете!

Такая же – незавидная – судьба ожидает и соглашения, к примеру, о продаже будущего наследства, а также об уступке наследственного права – права принятия уже открывшегося наследства (до революции такие соглашения у нас назывались «улиточные записи»). Последние не спасет, кстати сказать, даже соображение о том, что право на принятие наследства, в принципе, уже сейчас может менять своего обладателя, переходя в случае его смерти к его наследникам по закону или завещанию в порядке так называемой наследственной трансмиссии: проблему увидят в том, что наследственная трансмиссия предусмотрена законом (ст. 1156 ГК РФ), а договор уступки наследственного права нет[204]. Далее, возможно ли по соглашению отказаться от права принятия наследства? От права на обязательную долю в наследстве? От преимущественного права наследования? Можно ли установить договором особый срок осуществления наследственного права? Допустим ли договор об оказании услуг душеприказчика – исполнителя завещания? Договор, обязывающий наследодателя завещать (или, наоборот, не завещать) известное имущество определенным лицам и (или) на определенных условиях? Договор, изменяющий круг наследников или устанавливающий особые условия действительности завещания? Наконец, возможно ли заключить такой договор, который в случае смерти одной из его сторон (наследодателя)