Заразившись общим волнением, я тоже попытался вскочить на ноги, но бдительный Гжегож тут же пнул меня в спину и уронил на пол.

– Лежать, гнида! – приказал он мне с такой убедительностью, что ему уже не было нужды добавлять «А встанешь – пристрелю!». Все, что я мог видеть, распластавшись ниц у двери, – это небольшой клочок леса и вскинувших автоматы «буянов». Черепок, Гоша и Сим-сим целились в ту сторону, где, судя по всему, находился Встанька, а повернувшийся к ним спиной Али-баба их прикрывал. Оставшийся со мной Жеглов встал у оконца и взял под наблюдение тот край леса, который был заслонен от его приятелей избушкой. Никаких окликов больше не раздавалось. Теперь Веня и прочие общались между собой жестами и лаконичными фразами и не стремились бросаться на выручку притихшему в кустах Встаньке. Та беда, что с ним приключилась, могла настигнуть любого, кто к нему приблизится. И даже если жертва неведомой напасти еще жива, это отнюдь не означает, что кто-то должен рисковать ради нее собственной жизнью. По крайней мере, пока доподлинно не выяснится, каковы шансы на успех у спасателя и спасаемого.

Несколько минут раскольники вслушивались в тишину и всматривались в полумрак леса, ожидая от Зоны очередной подлянки, но так и не дождались. После чего решились-таки помочь Встаньке: достали из ранца Сим-сима моток капронового троса и, связав из него лассо, двинули в направлении подозрительных кустов. Али-баба, ни на миг не ослабляя бдительности, все так же прикрывал приятелям спины. Гжегож переходил от окна к окну и периодически бил мне каблуком между лопаток. И неважно, шевелился я перед этим или нет. Поляк пинал меня всякий раз, когда переступал через мое распластанное на полу тело.

Спасатели пропали у меня из виду и, судя по всему, приступили к набрасыванию аркана на недвижимого Встаньку. Делалось это явно с безопасного расстояния, что отнюдь не благоприятствовало меткости бросков. К тому же вряд ли кто-то из раскольников владел навыками ковбоя, о чем свидетельствовали долетающие в избушку раздраженные пререкания.

Я был готов к любым неожиданностям, какие могли подстерегать меня и моих врагов в аномальном лесу, но то, что стряслось затем, не имело к проискам Зоны никакого отношения. Не прошло и минуты, как метатели лассо скрылись с глаз, а я уже заработал от Гжегожа полдюжины тумаков. Безусловно, поляк пребывал на взводе, и в скором времени «буяны» так и так намеревался предать меня пыткам, однако кто сказал, что я должен сносить побои безропотно? Когда же очередной пинок Жеглова пришелся мне не в спину, а по затылку и я стукнулся лбом об пол, мое терпение лопнуло. Негодуя, я перевалился на бок и набрал в грудь воздуха, собираясь высказать все, что думаю о Гжегоже и его польской матери. Но слова так и застряли у меня в глотке, поскольку в этот миг раскольник нарвался на нечто более острое, чем моя брань.

Подойдя к окну, Жеглов заметил краем глаза, что я решил возроптать, и резко обернулся, намереваясь пресечь мою попытку в зародыше. Не сделай он этого, и ударивший в окно кинжал, сжимаемый рукой в перчатке, угодил бы поляку точно в глаз. Но Гжегож отвернулся и карауливший его снаружи убийца промазал, лишь разрезав вымогателю щеку от мочки уха до носа.

В момент этой атаки автомат поляка был направлен мне точно в грудь. Я инстинктивно сжался, не сомневаясь, что первым делом разъяренный Жеглов расстреляет меня, а потом высунет ствол в окно и прикончит того, кто покусился на его жизнь. Атаковавший «буяна» враг сплоховал, и сейчас его несостоявшаяся жертва откроет огонь и поднимет тревогу…