– Не лги! – выкрикнула Инес, продолжая задыхаться. – Я помню, ты был таким же тогда, когда эта малолетняя проститутка хотела увести!

– Инес, ну не начинай, пожалуйста, – простонал Саб.

Они с женой и малышом жили в городке при Гватемальском университете, Саб читал студентам курс классической французской литературы, до тех пор пока Инес не стала ревновать его к слушательницам, особенно к одной бойкой креолке. Начались скандалы, Инес вовлекла в них родителей девицы, а те оказались знатными и влиятельными и сделали все, чтобы «эта женщина» перестала нападать на их дочь и обзывать ее проституткой. Сабу пришлось оставить преподавание. Почему-то, вспоминая те годы, он больше всего жалел об одной фотографии, возможно, единственной, где он сам себе нравился, – фотография была сделана перед балом выпускников на большой поляне в саду при университете. Там Саб стоял в светлом костюме среди своих студентов. На том снимке он был таким, каким хотел бы себя видеть, – элегантным мэтром, уверенным в себе, он широко улыбался и выглядел счастливым. Инес порвала эту фотографию на мелкие клочки, как и все другие снимки того периода. После увольнения из университета знакомый помог Сабу занять должность редактора в испаноязычном издательстве в Нью-Йорке. Но климат или же просто жизнь в большом городе не подошли малышу Сальватору, им пришлось вернуться в Барселону.

– Я прекрасно знаю этот твой взгляд – ты думаешь о другой женщине! Уходишь от нас, разговариваешь сам с собой, смеешься! Ты похож на психа!

– Тысячу раз говорил – я пишу статью о Пабло Пикассо! Если ты не понимаешь, как мне сейчас важно заявить о себе как о лучшем специалисте по Пикассо в Барселоне и во всей Испании, если ты этого сообразить не можешь, то ты и в самом деле не слишком-то умная, – выпалил он раздраженно и тут же осекся.

Инес горько всхлипывала, прикрыв рот ладонями.

– Ну, прости, – он осторожно погладил ее плечи, потом приобнял и притянул к себе. Она робко прижалась, продолжая всхлипывать. – Никто мне не нужен, ни в кого я не влюбился, ты моя единственная, у меня в жизни есть только ты и наш сын.

– Нет.

– Что – нет?

– Я же вижу, что думаешь все время о ком-то, – скулила жена.

– Собираю материал. Пабло ведь мне уже три письма прислал, и это очень хорошо для нас.

– Чего хорошего?

– Я же объяснил, – повторил он терпеливо, – мне важно заявить о себе как об уникальном эксперте по его творчеству.

Саб с тоской отметил про себя, что снова врет жене про статью, и одновременно будто предает Пикассо, вслух рассуждая, как было бы хорошо заработать на отношениях с ним. Но кто виноват, если нервы Инес расстроены? Поглаживая ее дрожащую спину, он размышлял, не сказать ли жене о том, что написал Пабло, не поделиться ли с ней чужой тайной, это, по крайней мере, могло бы их сблизить.

– Поклянись здоровьем, нет, жизнью малыша Сальватора! Что ты не влюбился снова и не собираешься нас оставить.

– Я и раньше не влюблялся, мне никто не нужен. Да посмотри на меня, я же старик!

– Клянись! Чего тебе бояться, если ты честен с нами?

– Но такая клятва сама по себе грех!

– Если неискренне, если обманываешь, то конечно. А так – ничего плохого, если правда.

– Нет. – Саб отстранился; она все еще рыдала, стараясь не всхлипывать громко. Он взял ее руку в свою. – Хорошо, я готов поклясться. Но давай не будем трогать здоровье малыша, это правда святое для меня! Я обещаю, что не оставлю вас. И еще, если хочешь, – он улыбнулся и поцеловал жене руку, – могу поклясться, что не влюбился, ерунду ты придумала, моя Инес. Если я хожу задумчивый, это из-за Пабло Пикассо, ничем плохим это тебе не грозит, Инес, поверь.