Летели они разными рейсами. Он ее не встречал в аэропорту. Она просто села в машину, которую он для нее арендовал и оставил на стоянке. Ключи нашлись под водительским сиденьем. И поехала по адресу, который он ей продиктовал по телефону. В этот заброшенный домик на краю горного плато она приехала под покровом ночи. Машина с темными стеклами. Захотел бы кто-то увидеть ее, не рассмотрел бы. А рассматривать-то было некому. Домик на лето сдавался, соседей не было. Ближайший поселок – в десяти километрах.

Когда она вышла из машины, подошла к обрыву и глянула вниз на крохотные точки огней далеких чужих окон, ей сделалось немного жутковато. «Господи, обо мне никто ничего не знает», – мелькнула страшная мысль. Соберись он сейчас столкнуть ее с обрыва, она погибнет. И никто ничего не узнает. Соберись скормить диким кошкам, тоже никто ничего не узнает. Даже по просроченной визе ее не станут искать, въезд в эту страну был безвизовым.

Она поежилась, почувствовав, как по спине под платьем скользит прохладный, неприятный ветерок. Но он тут же обнял ее, быстро сообразив, насколько ей неуютно. Прижал к себе, шепнул:

– Нам никто, никто не будет мешать находиться в раю! Посмотри, какое небо!

Небо было прекрасным. Огромный купол запросто мог быть подарком любому астроному.

– Здесь виден край Вселенной, дорогая… – шептал он, увлекая ее в дом, где уже был накрыт шикарный стол.

Они пили, ели, болтали. Потом он предложил ей принять душ. Она вошла в тесную душевую, облицованную белоснежным кафелем, разделась и… больше уже не вышла. Оттуда он вынес ее на руках. Уложил на кровать, и все! С этой кровати она не слезает уже вторую неделю. Или третью? Господи! Сколько же прошло времени?! Она не помнит! Она, наверное, сходит с ума. От боли, унижения, от осознания, каким чудовищно постыдным станет ее конец.

Эта мразь превратила ее тело в мясо! Превратила ее чистоту и гордость в пустоту и униженное смятение. Скорее бы уже все закончилось, скорее!

– Так я пошел? Ничего не хочешь мне пожелать?

Красивый, молодой, с гибкой, мускулистой фигурой, так понравившийся ей на фотографии. С невероятно милой улыбкой и добрыми карими глазами. Он любую женщину способен был свести с ума. В хорошем смысле этого слова.

Ее он теперь сводил по-настоящему.

– Ничего не пожелаешь мне, дорогая? – его голос зазвучал вдруг у самого уха, и тут же грубые пальцы потянули вверх ее веки. – Смотри на меня! Смотри! Я знаю, что ты не спишь! Смотри!!!

Она подчинилась, было больно, когда он рвал кожу ее век.

– Что ты видишь? Что?!

– Тебя, – шепнула она.

– И как я? Как?

– Красивый. Милый. Замечательный, – она выучила обязательные слова наизусть, после них он обычно отставал.

– Что мне пожелаешь?

Он начал давить ей на голые глазные яблоки, страшно резало. Хотелось плюнуть прямо в свежевыбритое холеное лицо и пожелать издохнуть. Но она послушно произнесла:

– Удачи… Я желаю тебе хорошо развлечься.

– Умница, – он позволил ее глазам закрыться, но ушел не сразу. Принес ей овсяной каши и скормил тарелку. – Вот теперь спи.

Наверняка в каше было снотворное. Он всегда его подсыпал в еду, когда собирался уехать. Чтобы она не смогла привлечь ничьего внимания. Чтобы не орала. Конечно, тут никто никогда не пробегал, а вдруг?

Дверь хлопнула. Потом взревел мотор той самой машины, на которой она сюда прикатила. И на нее минут через пять начали наплывать волны тяжелого, болезненного сна.

Последняя мысль, с которой она обычно проваливалась в черную бездну, всегда была одна. Она была мучительна и постыдна и сильно терзала душу. Даже больше, чем это чудовище.