И на этот раз, когда Гущин позвонил и попросил зайти, Катя подумала – может, что-то по старым делам, какие-то новости. Потому что в сводке происшествий за пятницу и прошлые дни не было ничего интересного, обычная рутина.

Но полковник Гущин, когда Катя зашла в его кабинет, пристально и как-то вдохновенно разглядывал черно-белую картинку в своем смартфоне. А на картинке британский полицейский самозабвенно и отчаянно показывал средний палец и зрителям, и неласковому окружающему миру. Полковник Гущин задал парадоксальный для начальника криминального управления уголовного розыска вопрос:

– Катя, здравствуй. А кто такой Бэнкси?

Катя отметила, что за скорбные дни развода толстый Гущин сбросил пару-тройку кило. Осунулся. И вроде как помолодел?

– Федор Матвеевич, это знаменитый уличный художник. Стрит-арт. Загадочная личность. Выставку его привезли в Дом художника.

– А ты завтра что делаешь? В смысле, ты завтра свободна?

– Я? – Катя с нарастающим интересом созерцала шефа криминального управления. – Вообще, да. Я утром бегаю в Нескучном саду, потом отдыхаю.

– Своди меня на этого Бэнкси завтра, а? Расскажешь мне про него, – Гущин все любовался на британского копа, показывающего средний палец миру и обществу.

– Стебная картинка, Федор Матвеевич.

– Прямо в точку. По настроению. Ну, так как насчет выставки завтра?

– Легко.

И они пошли на выставку Бэнкси в субботу к самому открытию Дома художника с утра пораньше. О, если бы только об этом узнали главковские сплетники!

В темных залах среди великолепных и загадочных инсталляций стрит-арта грузный полковник Гущин поначалу был не в своей тарелке. Но потом освоился. Искусство провокатора и бунтаря Бэнкси явно чем-то зацепило его суровую полицейскую душу. Отчаянным ли жестом британского копа в черном шлеме, или, может, образами «силовиков» из спецназа, укомплектованных, как робокопы, но с жизнерадостными улыбающимися «смайликами» вместо лиц. А может, Крысами… Крысами, которыми одержим художник Бэнкси, видящий в них и посланцев ада, и ангелов грядущих новых времен.

Катю и саму захватили инсталляции, но больше всего ее поражал Гущин. И она гадала – новую ли главу своей жизни пишет шеф криминальной полиции, или же открывает в душе своей какие-то тайные уголки, которые долго, долго, долго были загадкой для него самого.

Именно на выставке Бэнкси в Доме художника их и застал звонок из дежурной части Главка. Катя увидела лишь, как снова изменилось лицо Гущина. Он махнул ей и быстро пошел через темные, причудливо подсвеченные залы к выходу.

– Что случилось, Федор Матвеевич? – Катя еле поспевала за ним.

– Убийство. Семью убили во Внуково.

– Семью?

– Три трупа в доме в поселке «Светлый путь», на даче. Этот поселок смежный с «Московским писателем».

– Что за семья? – спросила Катя, предчувствуя глобальную сенсацию.

– Клавдия Первомайская. И ее дочь и внучка.

– Клавдия Первомайская? Та самая? Детская писательница?

Гущин уже спускался по лестнице в фойе Дома художника.

– Федор Матвеевич, но она же… Ей же ведь сто лет вот-вот!

– Скандал уже несколько месяцев кипит, я и читал, и слышал – стоит или не стоит отмечать ее столетний юбилей. Так вот, должны были торжественно отметить на государственном уровне в этом сентябре, и не где-нибудь, а в Большом театре. С помпой. А теперь ни юбилея, ни театра. Их там всех прикончили, в доме. Местные сотрудники уже прибыли. За мной машина сейчас придет.

– Федор Матвеевич, возьмите меня с собой туда! Пожалуйста! Это же… это же неслыханная сенсация.

– Да. И ты поедешь. Туда уже все ринулись – и телевидение, и газетчики. Ты напишешь с моих слов краткий релиз для прессы.