Гущин хотел что-то возразить. Но начальник Главка поднял руку в повелительном жесте.

– Ваши сомнения, Федор Матвеевич, остаются при вас. И я ни в коем случае не стану ограничивать ваши действия как шефа криминального управления. Но это может продлиться долго – все ваши личные изыскания. И может закончиться вообще ничем. А висяк в таком резонансном деле – гибельная вещь. Это бьет не только по нашему престижу – областной полиции. Это удар по государственному престижу. Поэтому «раскрытие по горячим следам» и этот молодой идиот Титов – это подарок судьбы.

Полковник Гущин молчал.

– Здесь присутствует сотрудник Пресс-службы? – спросил начальник Главка.

Катя поднялась со своего места.

– Вам понятно, в каком ключе писать пресс-релиз, чтобы новость уже этой ночью, точнее, завтра ранним утром прошла по всем каналам и стала нашим официальным комментарием происшедшего?

– Да, все понятно. Сейчас же займусь.

– А если эта версия ошибочна? – спросил Гущин.

– А тогда мы с вас спросим, как с руководителя оперативной группы, – отрезал начальник Главка. – В конце концов, это же вы допустили, чтобы этот парень Титов погиб при попытке задержания.

Это был удар под дых. Катя поняла, что начальник Главка сделал это намеренно. Публично и вот так жестоко.

Чтобы ему не возражали. Чтобы убийство Клавдии Первомайской, ее дочери и внучки отныне считалось раскрытым по горячим следам.

Катя написала краткий пресс-релиз за час. Честно говоря, она пока не знала, что думать обо всем этом. Она испытала шок там, на дороге, и пока не могла от него никак оправиться. Но в версии виновности Ивана Титова имелась своя логика. И это был действительно классический случай.

Она с содроганием вспомнила, как вопила: «Это он! Я нашла его! Я нашла убийцу!», потрясая айфоном Анаис. Что толку врать себе самой? Надо быть честной. А это значит, надо целиком разделить вину с полковником Гущиным за гибель Титова.

Только вот он не хочет ни с кем делиться своей виной.

Катя отправила пресс-релиз по электронной почте. Забрала свои вещи и спустилась в розыск. Приемная Гущина была темна. Его кабинет закрыт. Катя прильнула к замочной скважине.

Свет в кабинете. Он заперся там. Она постучала.

– Федор Матвеевич!

– Иди домой, Катя.

– Откройте мне.

– Я сказал, иди домой. Оставь меня.

– Два часа ночи, – жалобно воскликнула Катя. – В такую поздноту одной шляться! Да вы что?

Тишина. Потом внутри повернулся ключ.

Полковник Гущин возник на пороге. Он даже не умылся – кровь засохла на его щеке. Ссадина словно черная отметина.

– Пойдемте, Федор Матвеевич, – настойчиво сказала Катя. – Поздно уже. Все разошлись.

Он помедлил, потом вышел, закрыл кабинет. Они спускались по лестнице. Катя пыталась вспомнить – где его плащ? В кабинете оставил, что ли? Или он в машине? Гущин сунул руки в карманы пиджака.

Холодный промозглый ветер. Огни Никитского переулка. Гущин пешком направился к Тверской, словно забыв о машине. Катя плелась следом.

Ночь, мокрый асфальт, Тверская.

Они перешли по подземке на другую сторону к Камергерскому переулку. Катя вдруг поняла, что Гущин не просто бредет, он куда-то направляется – у него есть какая-то цель. А какая цель в Камергерском – этом бессонном оазисе, где неоновые вывески баров, пабов, ресторанов и кафе слепят глаза?

– Хуже нет сейчас напиться.

– Поговори у меня.

– Не поможет это, Федор Матвеевич.

– Поучи, поучи меня жить.

– Я не учу. Я плачу. Ни в чем вы не виноваты. Это я вас навела на этого Титова. А вы его даже сейчас полностью виновным в убийствах не считаете. А я, когда его мейл Анаис прочла, посчитала, что это он и есть убийца.