Сиделка пояснила – вчера, в пятницу, у нее был ее обычный недельный выходной. Она уехала из Внуково утром в Москву на автобусе. Никто из домочадцев Первомайской ей не звонил, она отдыхала. А утром в субботу к девяти вернулась в поселок. Позвонила в калитку – никто ей не открыл. Она сама отомкнула калитку ключом, который ей дала дочь Первомайской Виктория – она ведь оставалась порой со старухой одна в доме целый день, и у нее всегда имелись все ключи. Но в свой выходной она ключи от дома не взяла – зачем? А ключ от калитки лежал у нее в сумке.

Позвонила во входную дверь – снова никто не ответил. Но в доме громко работал телевизор. Она слышала через окно. Она знала – Первомайскую не оставили бы без присмотра. К тому же было еще очень рано. В доме вставали гораздо позже. Она стала громко стучать в дверь. А потом… потом ее что-то насторожило и испугало. Эта мертвая тишина при громко орущем телевизоре. Тогда она обогнула дом, собираясь стучать в дверь террасы, и увидела разбитое окно. Она начала кричать, звать дочь Первомайской: Виктория Павловна! Кричать и звать внучку.

А потом через разбитое окно забралась внутрь, хотя ей и было уже очень страшно.

– Так это ваши следы на подоконнике? – спросил сиделку Гущин.

Она ответила, что не знает. Она сильно испугалась, но ее долг медицинской сиделки не позволил ей просто ждать охранников или полицию у разбитого окна террасы, ведь с Первомайской могло быть все очень плохо – сердечный приступ, удар… Такой возраст – почти сто лет! А дочь ее… с ней было не все так просто, понимаете? Она сама порой нуждалась в опеке.

Забравшись в дом, сиделка увидела взломанные двери террасы. Прошла внутрь на трясущихся ногах и… увидела их всех.

Мертвых.

Тогда она выбралась из дома снова через окно, боясь упасть в обморок, хотя видела в жизни немало плохого и страшного. Позвонила в полицию. Потом связалась с охранниками «Московского писателя». Позвонила Кленовой и прежней домработнице Светлане.

Начальник УВД лишь качал головой на этот рассказ.

– Полно ее отпечатков будет, – шепнул он Гущину. – Хоть сейчас задерживай. Отпечатки-то как раз в месте проникновения.

Гущин на это ничего не сказал. Подошел к двум хмурым ошарашенным охранникам. Те показали, что и пятница, и утро субботы были совершенно обычными. Из приезжающих и уезжающих через пункт охраны следовали только свои, и тех оказалось не много. Потому что оба поселка полупустые. Многие дома закрыты, их хозяева кто за границей, кто где. Многие дома выставлены на продажу. Никаких чужих. Никаких подозрительных машин. Никаких гостей ни к кому. Дочь Первомайской Викторию в поселке все хорошо знают. Она сама водит машину, но у нее порой случаются проблемы.

– Какого рода проблемы? – спросил Гущин.

С алкоголем. Даже права у нее отбирали на полгода. Сейчас она ездит на такси – вызывает в поселок, возвращается. Так и в пятницу вечером она тоже вернулась в «Светлый путь» на такси. На выезде у сторожки охранников есть камера, она зафиксировала номер такси. Виктория в машине была одна и навеселе – это они заметили.

– А во сколько она вернулась? – спросил Гущин.

– Где-то в начале десятого.

Гущин отпустил охранников и спросил – что насчет камеры и номера такси. Начальник УВД сообщил: записи просмотрели, все точно, как они и рассказывают. Машину и таксопарк установили, даже до таксиста дозвонились. По его словам, он взял клиентку от бара «Горохов» на Петровке. И довез ее во Внуково, в «Светлый путь», до самого дома. И было это в девять вечера.

Сиделку эксперты-криминалисты забрали откатывать пальцы. Охранникам Гущин разрешил вернуться на рабочее место. В беседке осталась лишь Эсфирь Кленова. Она сидела, сгорбившись, подперев голову рукой.