На звонок никто не отвечает, а затем включается голосовая почта. Я не даю себе труда оставить сообщение. Кажется, сегодня суббота?

Может, стоит немного вздремнуть? Миссис Муларки часто говорила, что крепкий ночной сон все меняет, а мне так нужны перемены. Поэтому я иду в спальню, задергиваю шторы и забираюсь в кровать. Следующие пять дней я почти ничего не делаю – если не считать того, что слишком много ем и плохо сплю. Каждое утро я просыпаюсь и говорю себе, что этот день настал, что сегодня я смогу выбраться из своей скорби и снова стать собой, а каждый вечер напиваюсь до такой степени, что не в состоянии вспомнить голос лучшей подруги.

А потом, на шестой день после похорон Кейт, до меня доходит. Идея настолько грандиозна и великолепна, что я не могу поверить, почему она раньше не приходила мне в голову.

Мне нужно очищение. Так я смогу отбросить всю эту черную печаль и жить дальше, так я исцелюсь. Я должна осмыслить свое горе и попрощаться с ним. И еще я должна помочь Джонни и детям.

И вдруг мне стало ясно, как это сделать.

Поздно вечером я проезжаю по дорожке к дому Райанов и останавливаю машину. Черно-лиловое небо усеяно звездами, легкий, пахнущий осенью ветерок шевелит зеленые юбки кедров, высаженных на границе участка. Я с трудом вытаскиваю сложенные картонные коробки, которые используют при переездах, из своего маленького блестящего «мерседеса» и тащу их через неухоженный, заросший сорняками палисадник, по которому разбросаны детские игрушки. Весь прошедший год уборка двора и стрижка газона были на последнем месте в списке необходимых дел.

В доме темно и тихо – таким я его не помню.

Я останавливаюсь и думаю: «Я не могу!» О чем это я думала?

Очищение.

Но не только, есть еще кое-что. Я помню наш с Кейт последний вечер. Она уже приняла решение, и мы все об этом знали. Это решение словно повисло на нас тяжелым грузом, и мы двигались медленнее, чем обычно, говорили шепотом. У нас остался всего один час, который мы могли провести вдвоем. Мне хотелось лечь рядом с ней, крепко обнять ее худенькое, тонкое как спичка тело, но это было уже невозможно – даже с коктейлем из обезболивающих, который она принимала. Каждый вдох причинял ей боль – и мне тоже.

«Позаботься о них, – прошептала Кейт, стискивая обеими руками мою ладонь. – Я сделала для них все, что смогла. – Она засмеялась, это был просто шелестящий выдох. – Они не будут знать, как начать жизнь без меня. Помоги им».

«А кто поможет мне?» – ответила я.

Стыд накрывает меня с головой; в животе какая-то пустота.

«Я всегда буду с тобой», – солгала она, и это было все. Потом она попросила позвать Джонни и детей.

И я все поняла.

Я крепче сжимаю коробки и тащусь вверх по лестнице, не обращая внимания, что картонные углы задевают за истертые и поцарапанные ступени. В спальне Кейт и Джонни я останавливаюсь, чувствуя себя незваным гостем.

Помоги им.

Что сказал Джонни во время нашего последнего разговора? Каждый раз, когда я вижу ее одежду в шкафу…

Я с трудом сглатываю ком в горле, прохожу в гардеробную и включаю свет. Одежда Джонни справа, аккуратно рассортированные вещи Кейт слева.

При взгляде на ее вещи я едва не теряю самообладание; колени у меня подгибаются. Нетвердо держась на ногах, я складываю одну коробку, скрепляю дно скотчем и ставлю рядом с собой. Потом хватаю охапку вешалок с одеждой и сажусь на холодный деревянный пол.

Свитера. Кардиганы, водолазки и пуловеры. Я аккуратно и бережно складываю каждую вещь, вдыхая еще не выветрившийся знакомый запах – лаванды и цитруса.