Балфур сощурился:

– Не припомню, чтобы мы вели разговор специально ради вас.

Незнакомец наклонил голову, словно признавая правоту собеседника:

– Безусловно, нет. И надеюсь, вообще не ради кого-либо стороннего.

– Что вы хотите этим сказать?

– Только то, что никому не пристало извлекать выгоду из подслушанных дурных вестей. Меньше всего – представителю священства.

– Дурные вести, говорите? Вы только что сказали, что ему посчастливилось.

– Посчастливилось, что у него есть вы, – отвечал священник, и Балфур вспыхнул.

– Знаете, только потому, что разговор был конфиденциальный, а вы его втихаря подслушали, на исповедь он ни разу не тянет! – сердито заявил он.

– Вы совершенно правильно проводите различие между тем и этим, – похвалил священник по-прежнему любезно. – Но я вас услышал неумышленно.

– Что до вашего умысла, нарочно там или не нарочно, – откуда нам знать доподлинно?

– Вы говорили очень громко.

– Откуда нам знать про ваш умысел, я имею в виду?

– В отношении моих намерений, боюсь, вам придется положиться на мое слово – или на одежду священнослужителя, если моего слова вам недостаточно.

– И в чем же я должен положиться на ваши слово и рясу? В чем их достаточность или недостаточность?

– В том, что я вовсе не собирался вас подслушивать, – терпеливо пояснил священник. – В том, что я умею хранить тайны, если меня попросить.

– Считайте, что уже попросили, – отозвался Балфур. – Я и прошу. И бросьте мне тут рассуждать о везении и дурных вестях. Это только домыслы – ничего подобного вы не слышали.

– Вы правы. Я приношу свои извинения.

– Вашего мнения, сами понимаете, никто не спрашивает. И никто им не интересуется.

– Приношу свои извинения. Я буду молчать.

Балфур погрозил ему пальцем:

– Но вы от нас отстаньте лишь потому, что я вас прошу, а не из-за правил исповеди. Потому что это была никакая не исповедь.

– Безусловно, нет; мы в этом уже сошлись. – И уже иным тоном он добавил: – В любом случае исповедь – это католическая практика.

– Но вы ж католик. – Внезапно Балфур осознал, что пьян вдребезги.

– Я принадлежу к Свободной методистской церкви, – поправил священник, ничуть не обидевшись, но с мягким упреком добавил: – О человеке не так уж много можно сказать по акценту, видите ли.

– Так акцент-то у вас ирландский! – сдуру ляпнул Балфур.

– Мой отец родом из Тирона[13]. До того как перебраться сюда, я служил в Данидине, а еще раньше – в Нью-Йорке.

– В Нью-Йорке – ну и местечко!

Священник покачал головой:

– Любое место зачем-нибудь да нужно.

Балфур замялся. После этого увещевания он отчего-то уже не мог продолжать тему Нью-Йорка, но других предметов для разговора не видел, кроме разве того, о котором запретил священнику даже упоминать. Он посидел немного, хмуря брови, и наконец спросил:

– Вы тут остановились?

– Вы имеете в виду, в этой гостинице?

– Ну да.

– Нет. Вообще-то, мою палатку затопило, так что я тут завтракаю под крышей, – объяснил священник. Он указал рукой на остатки трапезы, давным-давно остывшие. – Как видите, я не слишком тороплюсь, чтобы подольше посидеть в сухости.

– А церкви у вас, значит, нет, чтобы там от дождя укрыться?

Вопрос прозвучал довольно грубо, и ответ на него Балфур знал загодя: на тот момент в Хокитике было только три церкви. Но его не оставляло чувство, что священник каким-то непонятным образом одержал над ним верх, и Балфуру хотелось вновь стать хозяином положения – не то чтобы унизить собеседника, но поставить его на место.

Священник лишь улыбнулся, показав крохотные зубки:

– Пока еще нет.

– В жизни не слыхивал о свободных методистах. Это что-то новенькое, да?