И не согрешу,
Что в них основа,
Суть естествознанья.
От них не отступайте никогда.
Природа не прощает самозванства.
И к нам вернётся с хлебом Кулунда,
И мы поднимем сельское хозяйство.
«Бывает, так устанешь за день…»
Бывает, так устанешь за день,
Что, к лагерю добравшись лишь,
У шалаша на лавку сядешь
И, словно каменный, сидишь.
И нету сил расправить плечи,
Снять сапоги, залезть в шалаш,
Где ты ночлегом обеспечен
В уборочный ажиотаж.
И ничего душе не нужно,
Как будто всё уже сбылось.
Однако не заметить трудно,
Что многое не удалось.
Хоть и настырного ты склада,
Хоть и удачно так хитришь,
Что ничего тебе не надо,
Что ты здесь просто так сидишь.
«Ты не из наших был. Пацан…»
Ты не из наших был. Пацан.
Но как-то люди узнавали
И говорили – весь в отца,
С улыбкой руку подавали.
А годы льются, как вода,
Подмыт твой берег – дик и крут.
И нет от прошлого следа,
Тебя уже не узнают,
Но руку всё же подают.
То ль обознались по лицу,
А может, просто в том причина,
то уважение к отцу
Мы переносим и на сына.
Как жаль, загублен он войной,
Ему бы жить, носить медали,
Чтобы не путали с тобой,
Руки тебе не подавали.
Родительский день 1967
Пусть этот день страна забыла
В календари свои внести.
Мы всё равно пришли к могилам,
Покой душевный обрести.
Мы не забыли в скорбном тлене
Далёких, близких и родных,
И люди плачут на коленях,
И я не осуждаю их.
Я сам, как все здесь, плачу тоже
Навзрыд, не зная почему.
Из русских кто рыдать не может —
Войной обучены всему.
Но горем я не упиваюсь,
Я просто плачу от весны.
Сквозь слёзы дядьке улыбаюсь —
Он был весёлым до войны.
Я просто плачу, что устало
Старик лопатку очищает
И после, словно одеяло,
Могилку внука поправляет.
Что, обнажая горечь дней,
На холмик водку льёт юнец
И горько плачет:
Папка, пей,
Пей, папка, вдоволь, наконец.
И тонут в этом плаче беды,
И свято верю, говоря:
Великий праздник День Победы
Совпал с Родительским – не зря.
Пусть он нигде не обозначен
В календарях, что из того?!
Мы в этот день поём и плачем,
Что б не случилось ничего.
«И что ж в глазах у женщины вы видите…»
И что ж в глазах у женщины вы видите,
Когда она в вас смотрит так влюбленно,
Так преданно и так освобожденно,
Что кажется, вот-вот её постигнете,
И тайну тайн сознанием уловите,
И миг, как доктор Фауст, остановите.
А может, вы не видите, не видите,
Что взглядом изучающим обидите
Ту женщину, в чьём сказочном сиянье
Начало и основа мирозданья.
С девчонками, смеющимися свету,
С мальчишками, увлёкшими планету
Навстречу солнцу, к звёздам накренив,
Чтоб видели вы мир, как он красив.
А может, вы её постигли где-то,
Да-да посмели, кто вам возбранит?
Пеняйте на себя, теперь планету
Для вас никто к звездАм не накренит.
«Она лежала тихая, нагая…»
Она лежала тихая, нагая.
Рассвет голубизною изливался
И, словно бы сквозь окна обольщаясь,
Всё ближе,
ближе к ней пододвигался.
Казалось, он нарочно голубел
И лился сквозь проёмы обнаженно,
И, заполняя комнату, звенел
Всё громче,
Всё понятней,
Всё тревожней.
И вот он миг – великое начало.
О, звуков частота
и чистота.
Свет прикоснулся нежно и устало,
И заалели вдруг её уста.
И голоса небесной литургии
Вдруг пролились —
Божественный урок.
Не так ли свет приблизился к Марии,
Когда к ней прикоснулся Бог?!
«Человек на пенсию идёт…»
Человек на пенсию идёт,
И сослуживцы произносят речи,
Короткие, но сладкие, как мёд.
А Человек сидит, сутуля плечи,
В президиуме, словно на суде,
Где выступленья не проходят даром,
Где он – виновник – должен на кресте
Принять любви заслуженную кару.
А между тем весёлые подарки
Преподнесли: рюкзак, набор сетей…
На пенсию, как будто на рыбалку,
Порою провожаем мы людей.