Иногда мне казалось, что Дженсон не увольняет меня из жалости. Эрикисэм говорили, что он этого не делает, потому что я похожа на милашку с чудинкой из какого-нибудь независимого кино.

– Парни клюют на такое. И еще как, – заявили они мне.

– Клюют на что? – не поняла я.

Эрик и/или Сэм пояснили.

В «Аннабель» я одевалась скромно и консервативно. В «Счастливой семерке» носила черные топы, подчеркивающие внушительную грудь, подводила глаза темным карандашом и распускала копну непослушных волос. И то, и другое для меня костюмы. Я не скромница и не тусовщица.

Сама не знаю, кто я.

Около десяти Мелани Паркер протолкнулась ко мне сквозь толпу гринвич-виллиджской богемы и богатых хипстеров, которые, по словам моей лучшей подруги, с бешеной скоростью облагораживали район. Она окинула презрительным взглядом молодого мужчину в очень дорогой кофте и кивнула мне в знак приветствия.

– Удачный вечерок, – заметила она. Ее очки заливал свет голубых неоновых огней за моей спиной. В белом кардигане и коричневой замшевой юбке она сама «облагораживала» наш бар, но это был ее «рабочий костюм». Мелани давала уроки игры на виолончели детям манхэттенской элиты, когда не играла в оркестровой яме для какого-нибудь внебродвейского экспериментального мюзикла. Она смахнула упавшую на глаза челку. – Как у тебя дела с оплатой аренды?

Я налила ей «Олд-фэшн», ее постоянный заказ, и пожала плечами.

– Спроси об этом завтра. Мне нужно в лепешку расшибиться за эти два вечера, чтобы заработать на нее.

– Да провались пропадом эта твоя работа, – отозвалась Мелани, пронзая вишенку в коктейле крохотным пластиковым мечом. – Провались пропадом обе твои работы.

В эту минуту меня отвлек клиент, и очень вовремя. Я уже была готова ответить, что ей легко так говорить, когда она два года снимает квартиру с фиксированной арендной платой на пару с еще одной девушкой. Но я прекрасно понимала, к чему клонит Мелани. И точно – она протянула руку через барную стойку и коснулась моей ладони.

– Ты знаешь, чем должна заниматься, – смягчившимся тоном произнесла она. – Когда ты практиковалась в последний раз?

– В среду, – ответила я и не слукавила. – Студия в «Кауфмане» обошлась мне в тридцатку. В тридцатку, которой мне сейчас так не хватает.

С моей стороны было довольно отчаянно так потратиться, учитывая плачевное состояние моих финансов. Вдвойне бездумно из-за того, что это оказалось тратой времени. Бо́льшая часть моих репетиций были таковой. Я играла ноты, совершенно не чувствуя музыки.

– Не хочешь сходить на прослушивание?

Я вытерла стойку тряпкой.

– Не знаю.

– Шарли, прошел уже год.

– Не начинай, Мел. У меня та еще неделька была.

Подруга поджала губы, но в ее взгляде читалась нежность. Она начала что-то говорить, но я не услышала. Мое сердце ухнуло вниз, когда входная дверь открылась, впуская трех мужчин и сногсшибательную брюнетку. Один из мужчин ее обнимал.

Мелани замолчала и скривила лицо.

– Мне даже оборачиваться не нужно. Пришла эта сволочь, Кит?

Кивнув, я с трудом оторвала взгляд от компании, усаживающейся за угловым столиком.

– Я в порядке. В полном порядке.

– Да? У тебя руки дрожат.

Я опустила взгляд на совок для льда в одной руке и бокал в другой. Обе ладони дрожали. Я поставила на стойку совок с бокалом и вытерла руки о фартук.

– Какого черта он тут делает? В городе полно баров.

Больше я ничего не успела сказать, так как Кит встал из-за стола и направился к бару взять всем выпивки. Казалось, что высокому, светловолосому и стройному Киту Джонстону место на пляжном серфинге, а не в темном гринвичском баре. Я ругнулась на себя: надо было ускользнуть, пока он меня не заметил.