– Как же! – странным, пискливым голосом ответила та. – Ведь большой праздник сегодня! Полночи вашему храму кланялись, к вечерней хотим в Слюст поспеть. Паломники мы, ходим по святым местам, грехи замаливаем.

Стражник сипло хохотнул:

– Да уж! Тебе, девка, видать, есть что замаливать!.. А то, может, эта… заглянешь в каморку ко мне, согрешишь еще разок? А вечером заодно и замолишь. Соглашайся, девка, не обижу!

– Фу! Грех великий в праздник говорить такое, – фыркнула та драной кошкой.

– Грех, грех! Заладила, как хейлиг в рясе. Ладно, скажи тогда, что горело-то в городе ночью? От такущее зарево стояло, – он развел руками над головой, – до неба подымался огонь! А что – не видать было, холм застил.

– Это, дядька, колдовская академия сгорела за грехи. Вот будешь гадости измышлять – и твои ворота тоже сгорят! – выпалила девка, тряхнула юбкой и удрала.

– Девы Небесные, Йорген! – простонал силониец, когда они оказались от городской стены на расстоянии достаточном, чтобы голоса были не слышны. – Ну зачем ты, право, стал вступать в разговоры с этим человеком?! И пищал так ужасно! Это было очень неестественно и подозрительно, он мог нас разоблачить. У меня сердце в пятки ушло от тревоги! – Вообще-то в таком контексте обычно говорят «от страха», но не мог сын славного рода Тииллов позволить себе бояться. Тревожиться – самое большее!

Ланцтрегер хихикнул, он-то от собственного представления был в полном восторге.

– Разве я виноват, что он заговорил именно со мной? Если бы я в ответ промолчал, это было бы еще более подозрительно. И волновался ты напрасно, уж со стражниками-то я справился бы, попытайся они нас задержать… Только не знаю, наверное, неудобно было бы. Подол мешает, слишком длинный…

– Вот именно! – вскричал Легивар с жаром. – Подол! Зачем ты стал его дергать, скажи на милость?! Стоял бы смирно, целомудренно – никто бы на тебя внимания не обратил. А то про грехи рассуждает, а сам юбками крутит, будто блудница из красного квартала! И где только научился?

– У зегойнов видел, – пояснил Йорген с достоинством. – Их женщины всегда так делают. Вот и захотелось попробовать – вдруг тоже получится? И вообще, что вы на меня напали оба? – Он перешел из обороны в нападение. – Разве я виноват, что в образ вошел? Может, во мне внезапно пробудился лицедейский дар?

– Ох, не ко времени он в тебе пробудился, – вздохнул бакалавр. – И из образа можешь пока выходить. Здесь, похоже, все спокойно, никто даже не знает, что творится в Реонне. Да, кстати, что ты привязался к этому несчастному Слюсту? Других городов, что ли, в Эдельмарке нет? – На нервной почве Легивар впал в нездоровую раздражительность и усмотрел еще один повод для недовольства.

– Просто я не знаю других, только Слюст, – миролюбиво отвечал ланцтрегер. Ему не хотелось ссориться. Настроение стало бодрым, и тоска последних недель сошла на нет. Кончилось мирное время, жизнь стремительно входила в привычную с детства колею.

Бежит с намереньем жестоким

Ей нос и уши отрубить…

А. С. Пушкин

Эдельмарк по праву считался самым густонаселенным королевством запада. Села, деревни и отдельно стоящие хутора встречались здесь буквально на каждом шагу, их разделяло не более двух-трех лиг. В деревнях и хуторах народ жил мирный и состоятельным путникам всегда был рад угодить: удалось очень дешево купить трех лошадей (с лихвой хватило бы и на четвертую, но Лизхен ездить верхом не умела, ее усаживал перед собой Легивар), разжиться запасом еды и кое-каких вещей, полезных в дальней дороге. Но в селах были свои маленькие храмы, и змеи-лестницы кое-где уже успели обвить их стены. В таких местах дорога была перегорожена телегами, и мужики с дрекольем требовали от каждого из путников, будь он пеший или конный, доказательств непричастности к колдовству – целое испытание нужно было пройти. К счастью, действовали они в меру собственных суеверных представлений, не имеющих под собой никакой реальной основы.