– Совершенно неожиданно, – доверительно сообщил ей Голос. – Меня там не было, конечно, но я случайно выглянул… – Дальше его слова невозможно было расслышать. – …сосредоточенно… крайне необычно…

– В самом деле?

– Блонди… дрожь…

– Нет!

– Честное слово.

В этот момент они прошли через арку в декорациях на сцене и увидели Перегрина. Воцарилось очень неловкое молчание.

– Доброе утро, – бодро сказал Перегрин.

– Доброе утро, Перри. Э-м-м… Доброе утро. М-м.

– Вы говорили о вчерашней грозе.

– А? Да. Да, о ней. Я говорил, что гроза выдалась сильная.

– В самом деле? Но вас же здесь не было.

– Нет. Я видел ее в окно. В Вестминстере – ну, в Пимлико.

– А я не видела, – сказала Нина. – Вообще-то нет.

– А вы заметили, что старый навес на берегу рухнул? – спросил Перегрин.

– А! – сказал Баррабелл обычным голосом. – Так вот что изменилось!

– В него попала молния.

– Надо же!

– В разгар грозы.

– Не в театр.

– Нет, – с жаром согласились оба. – Не в наш театр.

– Вы слышали о том, что произошло с Блонди?

Они что-то промычали в ответ.

– Она была здесь, – сказал Перегрин. – Как и я. У Блонди пунктик касательно молний и электричества в воздухе. У моей матери то же самое. Ей семьдесят лет, и она очень бойкая дама.

– Правда? – сказала Нина. – Как здорово.

– Она в отличной форме, но электричество во время грозы доставляет ей беспокойство.

– Понятно, – сказал Баррабелл.

– Это вполне распространенный случай. Как искрящаяся кошачья шерсть. Нина, дорогая, – сказал Перегрин, обхватив ее за плечи, – сегодня утром придут три мальчика – прослушиваться на роль ребенка Макдуфов. Будь ангелом, пройди с ними эту сцену, пожалуйста. Вот их фотографии, взгляни.

Он открыл номер театрального журнала на странице с детьми-актерами. Там были фотографии трех маленьких гениев. Двое были до нелепости разряжены, вид у них был невинный, но за ним вполне угадывалось скрытое самодовольство. Третий был одет в нормальную одежду и имел дерзкий вид.

– Вот в этом что-то есть, – сказала Нина. – Мне кажется, его я смогла бы обнять. Интересно, когда сделали это фото.

– Кто знает? Его зовут Уильям Смит, это привлекает. Двух других, как видишь, зовут Уэйн и Седрик.

– Маленькие чудовища.

– Может быть. Но никогда нельзя сказать наверняка.

– Придется проверить, – сказала Нина, вернув себе самообладание и твердо решив не связываться больше с Баррабеллом-Банко.

Пришла девушка из кабинета управляющего и сказала, что юные актеры прибыли – каждый в сопровождении родителя.

– Я приму их по одному в репетиционном зале. Нина, дорогая, ты пойдешь?

– Да, конечно.

Они ушли вместе.

Некоторое время Баррабелл оставался в одиночестве. Он предложил для этой постановки свои услуги обязательного представителя профсоюза актеров. Большинству актеров не особо нравится эта работа. Не очень-то приятно говорить коллеге-актеру о том, что он просрочил внесение членских взносов, или обжаловать воображаемые или реальные нарушения со стороны администрации, хотя «Дельфин», с его репутацией справедливого «семейного» театра вряд ли мог нарваться на подобные неприятности.

Баррабелл входил в маленькую организацию чрезвычайно левого толка под названием «Красное Братство». Кажется, никто толком не знал, чего эта организация добивается; известно было лишь, что она не желает ничего признанного и ничего из того, что приносит театру деньги. Дугал Макдугал был столь же крайне правым и хотел (по крайней мере, так считалось) привести на трон претендента-якобита и вернуть смертную казнь.

Баррабелл не афишировал свое мировоззрение. Перегрину кое-что было известно о его крайне левых взглядах, но поскольку сам он был безнадежно предан лишь театру, он не особо над этим задумывался.