– И почему не поставили?

– Умер актер, игравший главную роль, или что-то вроде того. Еще до того, как труппа собралась. Говорят, они не успели провести ни одной репетиции. Так что постановку отменили.

– Надо же, – сказала Мэгги. – А что в остальных комнатах? Тоже картины с обнаженными телами?

– Показать тебе?

– Нет, спасибо. – Она взглянула на часы. – Разве нам не пора в твой «Парик и Поросенок»?

– Перри сначала будет репетировать с ведьмами. У нас полно времени.

– Я ужасно пунктуальна и не смогу насладиться устрицами, если времени будет в обрез.

– Если настаиваешь.

– Да, настаиваю. Извини. Я приведу себя в порядок. Где тут ванная?

Он открыл дверь.

– В конце коридора, – сказал он.

Она прошла мимо него, роясь по пути в сумочке, и подумала: если он начнет приставать, то меня ждет скучная сцена.

Он не стал к ней приставать, он вообще не двигался. Ей неизбежно пришлось слегка задеть его, проходя мимо, и она подумала: для шотландца – хоть горца, хоть равнинного жителя – у него есть все что нужно и даже больше, чем считается благопристойным.

Она поправила прическу, припудрилась, подкрасила губы и надела перчатки в ванной комнате, где стояли разнообразные механические приспособления для похудения, комнатные растения в горшках и заключенное в рамку стихотворение весьма неприличного содержания.

– Едем? – энергично спросила она, вернувшись в гостиную.

– Едем.

Он надел пальто, и они вышли из квартиры. Он взял ее под руку.

– Ступеньки скользкие, – сказал он. – Ты ведь не хочешь начать с растяжения лодыжки?

– Нет. Этого я точно не хочу.

Он оказался прав: на ступеньках блестел иней из-за раннего мороза, и она была рада, что Дугал поддерживал ее под руку. Его дорогое твидовое пальто пахло торфяным дымом.

Сев в машину, Мэгги заметила высокого мужчину в коротком пальто цвета верблюжьей шерсти и в красном шарфе. Он стоял метрах в двадцати от них.

– Эй, – воскликнула она. – Это Саймон. Привет! – Она подняла руку, но он уже отвернулся и быстро пошел в сторону одной из боковых улиц.

– Я думала, это Саймон Мортен, – сказала она.

– Где?

– Я ошиблась. Уже ушел.

Они поехали по набережной Виктории к «Парику и Поросенку». Улицы светились яркими огнями, которые искрились и переливались в холодном воздухе и дробились на мелкие блестки в водах Темзы. Мэгги была в приподнятом и радостно возбужденном настроении. Когда они вошли в маленький ресторанчик с его огромным камином, белыми скатертями и сверкающей посудой, ее щеки пылали, а глаза ярко блестели. Она внезапно полюбила всех вокруг.

– Ты великолепна, – сказал Дугал.

Некоторые посетители узнали их и заулыбались. Метрдотель сдержанно суетился вокруг них. Она репетировала превосходную пьесу, и напротив сидел исполнитель главной роли.

Она заговорила – легко и хорошо. Когда принесли шампанское, она подумала: я должна помешать ему его открыть. Я никогда не пью перед репетицией. Но это было бы таким занудством, совершенно не в духе столь прекрасного вечера.

– Темпераментная невнимательность, – довольно громко сказала она. – Британская конституция.

– Прости, что ты сказала, Мэгги?

– Я просто проверяла себя – не пьяна ли я.

– Ты не пьяна.

– Я редко пью виски, а ты налил мне большую порцию.

– Неправда. Ты не пьяна. Ты просто ощущаешь внезапный подъем. Вот твои устрицы.

– Ну, раз ты так говоришь, значит, со мной все в порядке.

– Конечно, ты в порядке. Приступай.

Она приступила к устрицам, и она не была пьяна. В последующие дни она будет вспоминать этот вечер – с того момента, как вышла из квартиры, и до окончания репетиций – как нечто отдельное. Как нечто, случившееся между ней и Лондоном, с Дугалом Макдугалом в качестве необходимого ингредиента. Но не более того.