– Надень их на запястья. – посоветовал «Смирнов».

– А не порву? – уточнил я.

– Не сможешь!

И сразу же захотелось опровергнуть это утверждение. Взял одну из полосок, ухватил пальцами за края и слегка потянул в стороны. Не порвалась, надо же! Может, надо сильнее тянуть?

Вскоре, однако, я убедился, что моих сил было недостаточно, чтобы порвать ленту из странного сплава. И тогда я, по совету кэгэбэшника обернул одну из них вокруг запястья.

И тут же в голове что-то зашумело. Похожее на голоса, но неотчетливые, а какой-то шум, похожий на тот, что слышишь, когда в квартале от тебя гуляет шумная компания. Гул этот нарастал, словно вся эта гурьба направлялась в мою сторону. Вскоре даже слышны отдельные голоса в этой какофонии. Выкрики боли и стоны страдания.

– Все в порядке? – уточнил капитан, видя, как я замер с одной лишь полосой подавителя на запястье.

– В голове зашумело. – признался я. И больше не медля, обернул вторую металлическую ленту вокруг другой руки.

Тут же моя голова взорвалась болью. В ней каким-то образом оказались сотни, если не тысячи людей, которые кричали, стонали, сетовали, жаловались, просили и умоляли. Все они требовали моего внимания одновременно, и безумно злились оттого, что я не мог выделить его кому-то.

Это было похоже на то, будто я попал в ад. Какой-то персональный, созданный только для меня, и предназначенный для того, чтобы я побыстрее сошел с ума. Крики людей разрывали барабанные перепонки, хотя звучали точно внутри, а не снаружи. Их боль и страдания обволакивали меня, заставляя лупить кулаками по голове, в попытке избавиться от шума.

В какой-то момент я тоже начал кричать. Точнее, реветь белугой. И этот мой вопль сразу же и очень органично вплелся в ансамбль чужих голосов, взлетая куда-то к небесам. В явной попытке пробить небесный свод и сообщить тому, кто живет за ним, что тут, на земле, очень плохо.

А потом я вырубился. И пришел в себя уже в человеческом облике. Лежащим на песке. Без лент на запястьях, но заботливо укрытый чем-то вроде пледа.

– Говорил же, что сработает! – радостно сообщило мне довольное лицо «Смирнова», нависающее надо мной.

– Да пошел ты! – прохрипел я в ответ. – Это же сущий ад!

– Все в порядке, Виктор! – тут же появилось лицо Хелены. – Ты вернулся в обычную форму.

Странно, что меня не пакуют в черный воронок, подумал я. Вроде бы все, я уже не Товарищ Халков, общественной угрозы не представляю, сопротивления оказать не могу – обычный парень, к тому же почти голый и с кружащейся головой. Бери, как говориться, тепленьким, надевай наручники и вези в контору. Но эти двое почему-то сидели рядом и не торопились этого делать.

Хелена так вообще начала вдруг рассказывать, кто она такая и как здесь оказалась. На неплохом русском, кстати, акцент почти не был слышен, скорее – угадывался. Вот ведь лиса!

Как по мне, в этом не было никакой необходимости, ведь и так все было понятно. Но кое-что новое я узнал. Точнее, некие поправки к тем выводам, которые сделал еще тогда, когда смотрел на приближающееся багги, и свою любовницу, сидевшую рядом с кэгэбэшником.

Оказывается, она была вовсе не сотрудником конторы, которую подослали, чтобы меня вести, а настоящей немкой. Действительно приехавшей в Анапу на съезд, но под прикрытием мастера-парикмахера. На самом деле она была агентом германского министерства безопасности, называемым так же «штази». Расследующей на черноморском побережье источник трафика наркотиков (и сыворотки) в Европу из Турции. На то, что он может находится в этих краях, ей указал один из задержанных еще в Германии дилер.