– Откуда ни взялись… – буркнул Свен, подпрыгивая на месте, чтобы кольчуга села на плечах как надо. – Сейчас мы их закатаем в пироги…

Слабый успех первого набега на русский стан – нанеся русам урон, до их основной добычи арсии все же не сумели добраться – не заставил их отказаться от мысли о мести. Весь Итиль уже был полон разговоров об огромной добыче русов, половину которой привез тархан Варак, и желание арсиев отомстить за ограбленных и убитых единоверцев из Ширвана и Табаристана поддержали многие простые жители хазарской столицы – и жидины, и почитатели Тэнгри, которых здесь было большинство, и даже христиане. Вместе с арсиями из Итиля выдвинулось городское ополчение – несколько тысяч человек. Вооружение их составляли луки, копья, топоры, у иных лишь палки и камни, но, воодушевленные мыслью о грабеже, они были полны отваги. Не такие быстрые, как конница, они шли весь день и часть ночи и уже в темноте остановились на некотором удалении от русского стана, где встали отдыхавшие после первого боя арсии. Отсюда были видны тлеющие костры русов – длинная-длинная неровная цепочка. Разведчики донесли, что часть русов стоит на краю степи, перед станом: внезапного нападения больше не выйдет, оставалось надеяться на силу. Помогало то, что за те десять дней арсии до мелочи изучили расположение русского стана, знали и местонахождение добычи, и силы чужаков.

Полного рассвета ждать не стали – едва стало можно видеть землю под ногами, двинулись вперед. Трехтысячная пешая толпа шла в середине, с обоих боков ее поддерживала конница – несколько потрепанная в дневном сражении, но еще весьма сильная. За сотню шагов до стана, когда там впереди уже трубил рог, кони споткнулись о трупы – это были убитые днем арсии. Вид раздетых тел, уже поклеванных воронами и погрызенных степными лисами, еще более разъярил нападавших. Крики «Джундалла!» зазвучали еще яростнее, пехота тоже завопила, поддерживая свой боевой дух.

Доносящиеся из темной степи крики бесчисленных глоток сливались в общий вопль и вой.

– Чисто ку́ды вопят! – сказал Сдеслав, воевода словенской дружины.

В сарацинской кольчуге и шлеме, с щитом и секирой, он прохаживался перед строем своих людей, ожидая знака.

– Проклёнуши! – поддержали его словене. – Воют, игрецы.

После первых знаков тревоги Грим прислал гонца и приказал северным дружинам снарядиться, но оставаться на месте, перед станом, и вступать в бой, только если хазары прорвутся к ним. После тех потерь, какие они понесли вот только вчера, менее суток назад, это было разумное решение. Под гудение рога, горячащее кровь, с дружным торопливым топотом вперед, на звуки битвы, уже прошли одна за одной южные дружины: Грим с его варягами, радимичи, поляне. Волынцы и древляне, судя по звукам, уже вступили в бой, с ними был и сам Амунд плеснецкий.

Когда из темноты стали долетать воинственные крики и земля задрожала, Амунд велел выставить «стену щитов» в пять рядов глубиной. Над головами первого ряда были выставлены копья и ростовые топоры. Чтобы не оказаться прижатым к стану, где кое-как восстановили часть шатров и навесов, он дал знак идти вперед, и «стена щитов», эта ходячая крепость, двинулась в полутьму. Желтый глаз с востока, все сильнее подтекая плавленым золотом, пялился сквозь облака на два воинства, все быстрее сходящиеся на равнине у широкой реки.

– Алла! – кричали с одной стороны. – Джундалла!

– Тэнгри! – вторили им из пешей толпы в середине хараского строя. – Ургэ!

– Алга!

И даже раздавался из толпы знакомый киевским русам греческий клич: