Ну да, Ярдар хорош собой и сейчас опять жених. Заранка могла его видеть – на весенних гуляньях, где вся округа собирается вместе, во время зимних объездов… Да и в самом Тархан-городце, у сестры и зятя, Заранка бывает не так уж редко. Наглядеться были случаи…

Однако, добравшись до Тархан-городца, Мирава так и не успела решить, как со всем этим быть. Перед воротами она привела себя в порядок и постаралась принять обычный спокойный вид. Вошла, пересекла площадь… и возле своей избы увидела Ольрада – он стоял, уперев руки в бока, и смотрел, как она идет. Словно говорил: вот, я здесь, а жена куда запропастилась?

Огромный камень упал с души. Мирава шумно вздохнула и устремилась к мужу. Ольрад протянул руки и обнял ее; с налету обхватив его, Мирава прижалась к нему, жадно вдыхая знакомый запах и чувствуя прикосновение бороды ко лбу. Недавние тревоги показались глупыми, от сердца отлегло. Ольрад вернулся, живой и невредимый. Ничего страшного не случилось. Наверное, и все те беды, что ей мерещились только что, вот так же растают без следа. Ведь в мире есть боги, они следят за тем, чтобы все шло по-налаженному. Для того жарятся поросята на Карачун, завиваются Ярилины березки, горят высокие костры, заплетаются Велесовы бороды из спелых колосьев. Глупо думать, что мир, что стоит уже невесть сколько поколений, может вдруг рухнуть из-за чего-то, что случилось за много-много переходов отсюда.

Выяснилось, что Озора была не так уж неправа в своих догадках, встревоживших Мираву.

– Да это Амунд, все никак отпустить меня не хотел, – рассказывал Ольрад в ответ на расспросы жены, почему так долго не возвращался. – На Оку меня уговорил с ним ехать. Я ему: там не наша волость, у них своих князья! А он, мол, ты лучше с ними сговориться сумеешь. Так и ехали: я с отроками впереди, а он с войском за мной, показывался, когда уж люди про них знали. Едва отделался от него, сказал, жена тревожиться будет. И он мне на прощание вот что передал: для жены, сказал.

Из сумочки на поясе Ольрад вынул что-то маленькое, завернутое в лоскут, и подал Мираве. Она развернула и ахнула: это были две серьги из серебра, искусной греческой работы. К тонкой дужке крепилось нечто вроде широкого полумесяцы рожками вверх, а внутри него виднелся тонкий прорезной узор в виде двух птиц, обращенных друг к другу клювами.

– О-о-о! – в изумлении протянула Мирава, разглядывая серебряных птичек.

Амунд плеснецкий щедро заплатил ей за беспокойство и долгое ожидание.

– Знаешь, – она подняла глаза, заблестевшие от слез, – я что подумала?

– Что? – Ольрад улыбнулся, видя, что князь Амунд угодил ей с подарком.

– Эти птицы – как мы с тобой.

Она глубоко вдохнула, не зная, как выразить свои чувства, и немного смущаясь. С тех пор как у них с Ольрадом появилось общее гнездо, она и не мыслила себя без него, не видела никакой иной жизни, кроме как вместе. Кольнуло воспоминание о разговоре с матерью и сестрой: «У судениц мужей не бывает». «Пусть мы всегда будем вместе! – мысленно обратилась она к богам, будто предлагая договор. – Чтобы сидеть в одном гнезде, сколько отпущено веку, а потом вместе уйдем. Не надо мне никаких даров, если одной в гнезде остаться придется». Серьги с двумя небесными птицами показались залогом от судьбы: так и будет.

Ольрад потрепал ее по плечу и вышел – его ждали дела.

В ближайшие несколько дней Ольрада каждый день звали к Ярдару – там собирались старшие оружники, и все хотели послушать про его поездку с Амундом. Мирава тайком гордилась: эта поездка сделала ее мужу много чести и поставила его в один ряд с самыми уважаемыми людьми Тархан-городца, пусть даже он был их вдвое моложе. Это заметили и другие женщины.