– И разумеется, – подхватил Агравейн, – спать с женой Короля – самое достойное дело, даже если Королевская семья порушила нашу и заделала нашей матери сына, а после пыталась его утопить.

Гахерис возразил:

– Артур всегда был к нам добр. Прекратил бы ты лучше это нытье!

– Был, потому что он нас боится.

– Не вижу я, чего Артуру бояться, когда у него есть Ланселот, – сказал Гарет. – Всякому ведомо, что он – лучший из рыцарей мира и способен одолеть кого угодно. Так ведь, Гавейн?

– Что до меня, я и говорить-то об этом не желаю.

Мордред вдруг вспыхнул, распаленный высокомерным тоном Гавейна.

– Ну и отлично, зато я желаю. Я, может, и слабоват в копейном бою, но у меня хватит смелости встать на защиту моей семьи и ее прав. Я не лицемер. Каждый при дворе знает, что Королева и главнокомандующий – любовники, и однако же предполагается, что все мы – чистые рыцари, защитники дам, и все только об одном и талдычат – о так называемом Святом Граале. Мы с Агравейном решили немедля отправиться к Артуру и в присутствии двора открыто задать ему вопрос о Королеве и Ланселоте.

– Мордред, – воскликнул глава клана, – ничего такого ты делать не станешь! Грех тебе!

– Еще как станет, – сказал Агравейн, – и я с ним пойду.

Гарет испытывал изумление и боль.

– Они и впрямь решились на это, – протестующе вымолвил он.

Справясь с минутной оторопью, Гавейн взял бразды правления в свои руки и твердо произнес:

– Агравейн, во главе клана стою я, и я тебе запрещаю.

– Ах, ты мне запрещаешь!

– Да, я запрещаю тебе, ибо ты будешь обидчивым дурнем, если сделаешь это.

– Честный Гавейн, – обронил Мордред, – считает тебя обидчивым дурнем.

На сей раз огромный рыцарь, словно норовистый конь, рванулся к Мордреду.

– Помалкивай! – рявкнул он. – Ты думаешь, что я тебя из-за твоего убожества пальцем не трону, и пользуешься этим. Но если ты, дохляк, будешь тут скалиться, так я тебе врежу!

Мордред услыхал, как его собственный голос, казалось доносившийся откуда-то сзади, холодно произносит:

– Гавейн, ты меня удивил. Ты произнес логически связную речь. – И затем, когда рыцарь-гигант пошел на него, тот же голос сказал: – Ну, давай. Ударь меня. Покажи, какой ты храбрый.

– Ой, да перестань же ты, Мордред, – взмолился Гарет. – Ты что, и минуту не можешь не задираться?

– Мордред не стал бы, как ты выражаешься, задираться, – встрял Агравейн, – если бы Гавейн его не запугивал.

Гавейн взорвался, будто одна из недавно выдуманных пушек. Как затравленный собаками бык, он отворотил от Мордреда и заорал на обоих:

– Да дьявол задери мою душу, или умолкните, или выметайтесь отсюда! Будет у нас когда-нибудь мир в семье? Захлопни, во имя Господа, пасть и оставь эту идиотскую болтовню про сэра Ланселота.

– Это не идиотская болтовня, – сказал Мордред, – и мы ее не оставим. – Он встал. – Ну что, Агравейн, – спросил он, – пошли к Королю? Кто еще с нами?

Гавейн встал у них на пути:

– Ты никуда не пойдешь, Мордред.

– И кто меня остановит?

– Я.

– Да ты храбрец, – отметил ледяной голос, так и звучавший откуда-то со стороны, и горбун сделал шаг вперед.

Гавейн выставил рыжую руку с золотистыми волосками на пальцах и толкнул Мордреда назад. В тот же миг Агравейн положил белую ладонь с толстыми пальцами на рукоять своего меча.

– Не двигайся, Гавейн. Я при мече.

– Ты всегда при мече, – выкрикнул Гарет, – дьявол!

Вся жизнь младшего брата вдруг сошлась в знакомую картину: убитая мать, единорог, человек, в это мгновение вытаскивающий меч, и мальчишка, размахивающий посреди темной кладовки ярким кинжалом, – все слилось в его крике.