Хельга засмеялась, чуть не вылив содержимое утки и плеснув немного на ноги лысому. Тот подпрыгнул как ужаленный, тряся ботинком.
Теперь уже смеялся Василий.
– Что за цирк вы тут устроили! Всё начальству доложу! Извращенцы! – кричал лысый.
– Ну вот, а ты говоришь, что я воздух портить не могу! Но на кое-что другое-то я способен!
– Одним миром мазаны! – прошипел лысый и перевёл фразу Василия Дитриху.
Хельга достала баллон с соской и, давясь от смеха, элегантным жестом сунула её Василию в рот. Что-то случилось при этом со всеми находившимися в комнате. То ли артистизм, с которым молоденькая медсестра это сделала, то ли физиономия Василия, но что-то спровоцировало всеобщий истерический хохот.
***
Наступил поздний вечер. Объект, соблюдая светомаскировку, продолжал жить своей жизнью. Изредка то ли патрули, то ли какие-то рабочие отряды выходили из бункера и, вооружившись фонариками, отправлялись по своим делам. Шон почувствовал дикую усталость. Слишком много было впечатлений для одного дня. Что-то будет дальше? Лес, на краю которого находился Шон, не обращая на людей никакого внимания, жил по своим законам. Звенели комары, где-то, будто постукивая по тонким палочкам, щёлкала какая-то ночная пичужка. Становилось прохладно, и Шон развернул плащ, которому суждено было стать на несколько ночей его единственным кровом. Гадкие комары, которых тут было в изобилии, его не пугали, так как запасливый диверсант имел в своём арсенале сетку. Устроившись под толстым стволом дерева с относительным комфортом он, кутаясь в плащ подумал, что Майк, возможно, на его месте тихонечко бы закурил, рискуя демаскироваться. Было немного холодновато. Шон не курил. Он просто не переносил этой привычки. Закрыв глаза, он вдруг представил себе, что было бы сейчас очень хорошо оказаться может даже не у себя дома, но хотя бы на своей койке в казарме с любимой книжкой «Три мушкетёра». Ребята смеялись над ним. Кое-кто даже прозвал любителем французов-лягушатников, но он плевать хотел на их мнение. Ему эта книжка нравилась, вот и всё. Постепенно дремота овладевала им, как вдруг в отдалении раздался сперва один, затем другой, затем ещё и ещё выстрелы зенитных орудий.
– Да чтоб вас… Ни минуты покоя! – он пытался понять откуда доносятся звуки выстрелов. Получалось, что воздушному налёту подвергалась артиллерийская часть германцев.
– Достаётся им, – проговорил Шон, с удивлением прислушиваясь и понимая, что гул бомбардировщиков приближается.
– Может повторная аэрофотосъёмка? – решил он, глядя в бинокль и пытаясь понять, сколько самолётов направляется к объекту. Судя по гулу двигателей, самолёт был не один.
Со стороны бункера трижды глухо проревела сирена. Звук сирены был ослаблен толстыми стенами бункера. У стальных ворот бункера погасли крохотные красные лампочки. Где-то далеко продолжали грохотать зенитные орудия.
– А вы, ребята, всё продолжаете соблюдать маскировку… – проговорил Шон, – противовоздушной обороны у вас нет никакой! Можно совершенно спокойно высаживать десант.
Будто в ответ на слова Шона, купол крохотной башенки, придававшей бункеру вид древнего замка, разошёлся, образовав небольшую щель, в которую выдвинулось небольшое устройство, напоминавшее телескоп.
– Не время на звёздочки смотреть, – сказал Шон, с удивлением видя, что где-то на дальней окраине леса, взметаются к небу взрывы авиабомб, – это не аэрофотосъёмка! Они что забыли о проводимой операции?! В небо, в направлении подходившего строя бомбардировщиков взметнулась полоса мощного прожектора. Сперва одна, затем другая, они стали ощупывать ночное небо, то и дело высвечивая летевшие плотным строем бомбардировщики.