- Так мало того, они еще требуют, чтобы я восстановил памятник ко дню Юнии Благословенной, - поделился своим горем Конфуз. – И настаивают, чтобы скульптуру отлили из серебра и бронзы! Мол, я обещал им такое!

- Успокойтесь, милый мой, я уверенна, что вы им такого не обещали. Вы не могли им такого обещать, потому… - «потому, что это обещал я» чуть не сорвалось с моих губ, но я быстренько занял их ломтем ветчины. И тут же поспешил налить в бокалы по порции водки.

Конфуз смотрел на мою суету с некоторым недоумением. Наверное, ему было непривычно видеть даму, торопливо разливающую спиртное, хватающую со стола, что попалось под руку и тут же отправляющую это в рот. Увы, у меня разыгрался аппетит, и прикидываться утонченной, благовоспитанной Элсирики в эти минуты мне давалось с трудом.

- Почему? – спросил он, осторожно накалывая вилкой кружок баклажана, присыпанного зеленью и орехами.

- Что «почему»? Ах, да, потому что вы не могли обещать то, чего не собирались делать. Вы – человек слова. Вы – воплощение порядочности, честности, благородства и всякого прочего. В этом я нисколько не сомневаюсь, - объяснил я, протягивая ему бокал с водкой.

- Спасибо, дорогая Элсирика, - с чувством произнес Пико. – Вы меня очень успокоили, тронули своей беспримерной добротой. А можно еще этого, - он указал на бутылку «Пепси-колы».

- Запросто, - я отвинтил пробку и налил в пустой бокал пузырящееся питье, пришедшееся илийцу по вкусу. – Давайте не будем о плохом. Козе в трещину ваши проблемы с памятником. Пусть муниципалитет его восстанавливает.

- Да, не будем о плохом. Я как раз и хотел сказать, что как только увидел вас, мне стало радостно, и глупости с памятником показались такой никчемной ерундой, что не стоило о нем сейчас вспоминать. Давайте поговорим о литературе. Продолжим наш прежний разговор, начатый в Фолене, - предложил он, поднося хрустальный бокал ко рту.

- А… давайте, - согласился я. Мне было все равно, о чем болтать с господином Конфузом. Главное, чтобы он скорее опьянел, потерял осторожность, и у меня появилась возможность снова вернуться к вопросу о захоронении Поризов. – О литературе, так о литературе, - я опрокинул содержимое бокала в себя и потянулся за кусочком рыбы. – О Пушкине, Достоевском или Лукьяненко будем болтать?

- Что? – не понял илиец.

- Да так, извините, несколько имен безызвестных литераторов, - поспешил оправдаться я, вытаскивая сигарету.

- Ну, зачем же о безызвестных? Поговорим о вас, Элсирика. О книгах, которыми вы осчастливили наш грешный мир, - после второй порции водки граф раскраснелся и стал более непринужденным, его глазки все дольше задерживались на моем декольте и мигали озорным огоньком. – Я прочел все ваши книги из тех, что мне удалось достать в Илии, и убежден, что даже творения Покемона Мильдийского и Пофигама Быстрописа блекнут перед вашим светлым талантом.

- Эт точно, - согласился я, откинувшись на спинку кресла и закуривая. – Быстрописа я вообще серьезным автором не считаю. Дешевка он, раздолбай и графоман. Мне больше по душе Брынс Пьяный. «В кабацком шуме с кружкой эля, я лапал грудь твою, от счастья млея…», - продекламировал я первое пришедшее на ум из поэзии великого Брынса. – Или вот: «Люблю я баб зимой и летом, спешу я всем сказать об этом…».

- О, Элсирика, вы шутите! – Конфуз рассмеялся и пригрозил мне пальцем. – С вашими-то вкусами этого грубого похабника Брынса! Вы знаете, как называется моя любимая книга?

- Даже не догадываюсь, - искренне признался я, пуская к потолку струйку табачного дыма.