Прозвучавший на кухне грохот и долетевший до меня запах гари уничтожил последнее предположение на корню. Смирившись с неизбежным, я глубоко вдохнула и пошла к источнику шума.

– Где шлялась? – хмуро зыркнув в мою сторону, осведомился папочка.

– Тебе-то какая разница? – Наверное, стоило промолчать и не провоцировать его, но я не сдержалась.

– Ты как с отцом разговариваешь?! – рявкнул он, сопроводив слова стуком кулака по столу.

Щербатые тарелки задребезжали, лук на разделочной доске подпрыгнул, а пустая бутылка упала на пол и прикатилась мне под ноги.

Решив, что развивать перепалку себе дороже, я спокойно ответила:

– Была на работе. Сегодня много клиентов, поэтому задержалась.

– Это что за работа такая, где молодая девка ночами пропадает? – подозрительно поинтересовался папочка, совсем некстати вспомнивший о своем родительском долге. – Смотри, если узнаю, что в порту моряков развлекаешь, из дома выгоню!

Звучало до того нелепо, что не хотелось даже обижаться. Ничего не ответив, я достала оставшуюся после кормежки синеводку и отправила прямиком в кастрюлю. Несколько раз промыла и поставила на огонь, а сама в это время занялась нарезкой овощей. Готовила я не то чтобы отлично, но вполне сносно, а уху считала своим самым удачным блюдом. И бюджетно, и быстро, и вкусно.

Недовольно ворча, папочка убрал с плиты сковороду, в которой пытался приготовить картошку, и отправил пригоревшее содержимое в мусорное ведро. Затем сел за стол, подпер подбородок кулаком и о чем-то крепко задумался. Уходить он явно не торопился, и это не слишком меня радовало. Единственное, что внушало оптимизм, – это его похожесть на стеклышко. В том смысле, что впервые за последнее время отец был трезв. За долгие годы я навидалась столько, что безошибочно определяла все степени алкогольного опьянения.

– Вся в мать, – досадливо произнес папа, и от неожиданности я порезала палец.

На царапину и брызнувшую кровь не обратила даже внимания, не поверив собственным ушам. Сколько себя помню, тема мамы всегда была запретной, и стоило о ней заикнуться, как на меня тут же обрушивалась волна раздражения и громоподобный ор. А орал папа так, что ему бы позавидовал самый крупный северный орк!

– И фигура, и глаза эти синюшные, – продолжил он, рассматривая меня так, словно видел в первый раз. – Только что цветом волос в меня пошла, та блондинистой была…

Я стояла, забыв, как дышать, и боясь спугнуть внезапную папину откровенность. Когда он замолк, испытала укол разочарования, но решила рискнуть и попытаться узнать больше. Бросив недорезанные овощи, села напротив и, посмотрев ему в глаза, робко спросила:

– Почему ты никогда о ней не рассказывал?

В следующую секунду оправдалось худшее опасение – папину откровенность я переоценила.

– Не о чем рассказывать! – отрезал он, принимаясь за откупоривание очередной бутылки. – Все вы, бабы, одинаковые. Что смотришь? Да, красивая она была – до одурения красивая, только не в том счастье, слышишь? Запомни, Фридка, красота – это проклятие! И мужика себе выбирай простого да работящего, а на внешность не смотри! И голову свою мечтами глупыми не забивай, все равно никуда отсюда не вырвешься: как родилась в нищете, так в нищете и помрешь!

А вот это сейчас обидно было. И самое главное, слова буквально задели за живое, отчего на глаза навернулись непрошеные слезы. Жутко захотелось дать им волю, но я сдержалась.

– И не разводи мне тут сырость, – завершил тираду вконец раздосадованный отец, отхлебнув дешевого эля. – Слушай и внимай, я тебе плохого не посоветую!