Камера тяжко вздохнула, на несколько минут затихла, а после передо мной упал носовой платок. Помятый, но чистый и приятно пахнущий порошком.

– Спасибо, – поблагодарила я, утирая слезы.

– Да что ж я, не вижу, что ли – хорошая ты девка. Видать, действительно просто не повезло. А следователь тебе какой попался?

– Эльф лесной…

– А, этот мужик хороший! – обрадовала камера. – Хоть и на водоросль глубинную волосами похож. Правда, не оправдал еще никого: все у него проходящие то за решетку садились, то на виселицу отправлялись, но зато по справедливости!

Воспрянувшая было я мгновенно сникла.

– А какой вежливый, обходительный! – продолжала нахваливать начальство камера. – Я ему как убийцу одного расколола, так он меня ремонтом новехоньким обеспечил. Тут же раньше вообще страх что творилось. Тьфу, срамота одна!

– Что значит «раскололи»? – зацепилась я за царапнувшее слух слово.

Что это значит, мне было продемонстрировано на наглядном примере. Стены вдруг начали стремительно сжиматься, потолок – опускаться, пол завибрировал, а в довершение ко всему из стен со скрежетом выехали острые железные копья.

– Мамочка… – с широко распахнутыми от ужаса глазами выдохнула я.

Признавшегося во всех прегрешениях гнома я теперь хорошо понимала. Да тут со страху сознаешься в том, чего никогда не совершал и о чем даже не мыслил!

Оставшись довольной произведенным впечатлением, камера снова приняла нормальный вид и размер, а после подытожила:

– Так-то!

Время тянулось мучительно медленно, я сидела на тюфячке и страдала. Страдала тихо и про себя, не желая провоцировать дальнейший разговор с потерянной душой. А то еще скажу что-нибудь не то, нарвусь, а это, как оказалось, чревато последствиями.

Мною завладели унылые мысли, и самое поганое заключалось в том, что отсутствие оптимизма было вполне обоснованным. Что бы ни говорил Нэрвис, вряд ли кто-то всерьез станет заморачиваться доказательством моей невиновности. Зеленоволосый «по справедливости» отправит меня за решетку, перед этим еще тысячу раз вызвав на допросы, я в ближайшие годы не увижу знаменитых алых рассветов, не постою у Сумеречного моря, не вдохну морозный соленый воздух, не…

– Фрида, ты как? – раздался за дверью голос Нэрвиса.

– Так же, как чувствует себя любой невинно заключенный, – бросила в ответ. – Танцую от радости и пою сиреньи песни.

Страх перед этим стражем отступил, и, что удивительно, я начала воспринимать его как равного себе. С одной стороны, понимала, что он занимает куда более высокое положение, но это его неожиданное участие невольно подкупало.

– Только сейчас узнал, что камера буянила, – с явным облегчением выдохнул Нэрвис. – Слышишь ты, еще раз без спросу такое выкинешь, по камушкам разберу!

– И весь ваш отдел под землю уйдет, – ехидненько отозвалась потерянная душа.

Дверь тяжело отворилась, и показавшийся в проеме страж поманил меня к себе:

– Пойдем, следователь вызывает. Там третий тролль отыскался.

По путаным коридорам я шла, обуреваемая надеждой. Вдруг все-таки ошиблась и сейчас следователь признает меня невиновной? Тимард подтвердит мои слова, рассказав, как все было на самом деле, а зеленоволосый поверит, что к отправителю браслета я не имею никакого отношения.

В камере было темно и, войдя в кабинет, я поморщилась от льющегося из окна света. Когда глаза привыкли к освещению, обнаружила Тимарда, который выглядел уставшим, невыспавшимся и крайне несчастным. Сгорбившись и опустив глаза в пол, тролль стоял на своих двоих рядом с поломанным стулом. Выдержать его вес хлипкой казенной мебели оказалось не под силу.