Но теперь оба знают, что я или то, что от меня осталось, существует, даже без микробиоты как-то перебиваюсь, а это и для них неожиданная и приятная надежда.

Под началом Сарумана двадцать четыре человека, почти все на удаленке, хотя половина из Москвы, трое вообще на двух соседних улицах, но и они были здесь только во время собеседования и найма, семеро вообще за кордоном, так что костяк нашей команды всегда только мы трое.

– Привет с Олимпа, – сказал я громко.

Оба вздрогнули, вскинули головы. Я улыбнулся, аватарка на экране повторила в точности, растянув губы и показав кончики рекламно-белых и ровных зубов.

Саруман кивнул молча, Фальстаф спросил очень живо:

– Ты как? Не рассыпаешься?

– Приспосабливаюсь, – сообщил я. – Мозг, хоть и цифровой, взял все под контроль круче, чем в реале, когда мешались всякие там кони-люди.

– Здорово, – сказал Фальстаф с энтузиазмом. – Завтра твои похороны, пойдешь?

Я поморщился.

– Я здесь, не заметил? А похоронят не меня, а ту оболочку, в которую я был насильно и без моего согласия всажен. Так что хрен с нею. Думаю, и вы на ее закопание не пойдете. Это все равно что положить в гроб и зачем-то засыпать в глубокой яме мой старый, изношенный до предела костюм.

Саруман покачал головой, в голосе прозвучало некоторое неодобрение:

– Как-то некошерно… Если по уму, то ты прав, но живем в мире ритуалов. Придуманы не зря, не зря. Это якоря или, как ныне говорят, чекпоинты.

Фальстаф сказал бодро:

– А я точно не пойду! Берлог прав, а мое непойдение в нашем здоровом коллективе забудется сразу. Хотя многие скажут, свинья, прикидывался другом, а бросить горсть земли на гроб поленился. Но теперь никто ничего долго не помнит.

Я напомнил:

– Так что насчет стартапа?

Фальстаф вздохнул, а потом приподнял плечи, вид такой, что бросается в прорубь.

– Я, – сказал он все еще с некоторой нерешительностью, – все обдумал и перепроверил. Пора и нам из зоны комфорта, пока не вытащили за шиворот и не проводили пинком под мягкое место, что уже совсем… не мягкое, а уже весьма мозолистое. Если у Берлога получится насчет финансовой кормушки, а это главное…

– Счет? – потребовал я.

Фальстаф оглянулся на Сарумана, тот чуть повернулся в кресле, тяжеловесный, как авианосец, вперил в меня полный подозрения взгляд.

– Что-то, – проговорил он весомо, словно оживший айсберг, – ты совсем цифровик. Прешь, никаких в тебе сомнений… Счет сегодня же открою. Я во главе, если вы оба не против, Фальстаф официальный соучредитель, Берлог негласный…

Он сделал вполне понятную паузу, я сказал поспешно:

– Прекрасно! Я счастлив уже тем, что жив, это ваша заслуга. Потому хоть дворником, все равно здорово, я счастлив выше крыши.

Саруман благосклонно наклонил голову, для него важно, чтобы ничего не менялось в нашей иерархии, он возглавляет отдел уже тридцать лет, пусть все останется таким же и на новом месте.

Фальстаф торопливо подключил соседний дисплей, повернул, чтобы и я видел, отыскал сайты банков и «Госуслути». Любые бумаги, что сейчас уже не на бумаге, хоть и «бумаги», можно собирать вот так, а потом в два клика в нужное место.

– Шеф?

Саруман, к которому впервые обратились вот так, довольно заулыбался и с неспешностью повернулся вместе с креслом к экрану Фальстафа.

Я терпеливо наблюдал процесс начала оформления стартапа. Сам бы сделал все в миллионную долю секунды, но Саруман должен чувствовать свою роль шефа, пусть, он же и был им в нашей группе, но там над ним целая пирамида, а теперь будет на вершине пусть и мелкого, но самостоятельного предприятия.