И я подчиняюсь, как марионетка, идущая туда, куда её ведут.

Мне кажется глупым устраивать безмолвный скандал, если никто не обижает, да и словам нет повода не верить. Отчего-то надежда, что Аленка действительно появится и очень скоро заберет меня, легко находит положительный отклик в туманном мозгу.

Свежий воздух лишь немного прочищает сознание, однако, говорить по-прежнему не выходит. И я лишь улыбаюсь, понимая, как глупо это выглядит.

– Проходи, – произносит Султанов, открыв дверь в одну из квартир на первом этаже.

Киваю и перешагиваю порог.

Осматриваться особо негде. Это обычная квартира-студия с небольшой кухней прямо в спальне. Ванную определяю безошибочно, благо она совместная с туалетом. Но ни умывание, ни влажные компрессы полотенцем не помогают.

Я безбожно пьяна, и это факт.

Но еще хуже то, что речь не восстанавливается. Я могу лишь по-идиотски выдавать совсем короткие несвязные фразы, проглатывая половину букв.

Кручу в руках сотовый и осознаю, что вызвать такси – неразрешимая дилемма. Я не смогу ни нормально выговорить слова, ни назвать адрес, потому что его не знаю. А Макарова не берет трубку. Полный финиш.

Жуткий кошмар и потеря ориентиров.

А еще настигает странное непонимание: в какой момент всё пошло под откос? Почему я так напилась, если Аленка осталась почти трезвой?

И это напрягает. Я не сопливая малолетка и прекрасно знаю пределы собственной выносливости. С бутылки шампанского я не могла подойти к краю и окосеть. Это же не бутылка водки.

Всё неправильно.

– Эй, ты в порядке? – уточняет Султанов, когда я все же выхожу из санузла, но остаюсь в прихожей.

Неопределенно мотаю головой и тут же пожимаю плечами.

Я хочу домой – вот четкая установка в голове. А еще мне не нравится, что Сулейман сам ненамного трезвее меня.

Надо уходить. Да, точно. Сейчас. Принимаю решение и наклоняюсь, чтобы надеть снятые сапоги.

– Стоп, – перехватывают меня за талию и утягивают в комнату.

Явно съемную, что фиксирую почти сразу. Слишком обшарпанно, как-то аскетично и дешево все выглядит.

– Сул..ик, – хочу запротестовать, но кто бы позволил.

– Машка, не могу больше, – выдыхает Султанов, зарываясь пальцами мне в волосы и обдавая горячим дыханием губы. – Я до одури хочу тебя поцеловать.

Он не спрашивает. Ставит в известность.

Но, дьявол, черти во мне совсем не возражают.

– Угу, – выдыхаю в ответ.

Потому что какой бы сволочью не был этот парень, но он меня зацепил. Реально зациклил на себе. Грамотно, конкретно, четко. Только он смог взбесить и заинтриговать так, чтобы я думала о нем все свободное время и постоянно искала взглядом в толпе.

Когда его губы, такие жесткие и уверенные, как и он сам, касаются моих, последние остатки мозга отключаются. Бог мой, он так целуется, что я разлетаюсь на мелкие атомы и растворяюсь в нигде, я обретаю крылья и парю.

Да чтоб тебя!

Я действительно парю. Но недолго, пока меня не опрокидывают на кровать.

– Хочу тебя, пиздец, – выдыхает Сулейман потяжелевшим голосом, резкими рывками задирает подол платья и почти рвет колготки.

Прихожу в себя быстро, но не настолько, чтобы успеть вывернуться.

Султанова буквально кроет, он действует жестко, агрессивно, а все мои попытки себя остановить просто не замечает.

– Нет, – мотаю головой, пытаясь сказать громко.

Но выходит лишь сип.

Я хотела лишь один поцелуй, но не то, что он задумал.

– Нет, – повторяю на выдохе, пугаясь его напора и безумия.

Ведь он больше не смотрит мне в лицо, только на тело, до которого уже практически добрался. Его не интересуют мои губы, глаза, ему хочется большего.