– Проходила уже, – вздохнула она.

– И что? – включил все свое обаяние Шарик, наклонив голову вбок на 30 градусов. Он всегда так делал, когда не хватало слов.

– Ни шатко, ни валко! Сами знаете, потом будут чувства, а вам трын-трава. Не хочу…

– Как же быть?

– Будьте смелее, предложите мне жили-были.

«Что я ей, породистой сучке, могу предложить?» – вернул голову на место Шарик. После свадьбы, медовый месяц в палатке, в страницах березовой пущи, в жидком кристалле лесного озера. Где он наловил свежей рыбы, а она сварила, вечером у костра поели ухи, если у нее нет аллергии на рыбу. Они смотрели на звезды, их покусывали комары, они обходились без слов, без нежных шаблонов, целовались, губами пропахла рыба и листвой перешептывалась природа: «вот это любовь у людей – клевая»

– Завтра погуляем? – не нашел он более дельного предложения.

– Скорее всего. Где я тебя найду? – лизнула его на прощание Герда и понеслась к подъезду.

– Во дворе. Кто не знает Шарика! – крикнул ей Шарик вдогонку.

И побрел передохнуть к ближайшей скамейке где трескали семечками старухи:

– Жизнь прошла без оргазма, – одна бабка другой, громко перегрызая горло семечке. – Не могу понять, почему так случилось? Комсомол, муж, работа, дети, завод, жизнь прошла на одной заводке, другие мужчины… – сбросила она шелуху с подола, – …не интересовали. Как-то было не до него, не до оргазма, будто я пыталась найти его в чем-то другом.

Ее соседка по скамейке, затягивая потуже платок, прошамкала металлокерамикой:

– Природа совсем не глупа, и нельзя заменить то что выстрадано тысячелетиями, миллионными постелями лет наслаждения. Словно розы – они с шипами.

– Опять стихами заговорила. Кто с шипами? Постели?

– Ты чем меня слушаешь? Наслаждения. В твоем случае виноват политический строй, элементарно тебе было некогда, некоторые должны подготовить почву, чтобы избранные оргазмировали, – посмотрела она почему-то прямо на Шарика. Шарик смутился и закрыл глаза, притворившись спящим.

– Привет, как ты?

– Скучаю.

– Я так и подумала, раз не звонишь, значит, скучаешь.

– Как там кот?

– Кот?

– Да.

– Кот как кот, спит. Так ты по коту соскучился?

– Совесть не дает мне покоя. Дай ему трубку.

– Сейчас, если разбужу, – нехотя ответила жена.

Наконец я услышал в трубке недовольное «Алле?»

– Блин, чувак, извини, что я тебя утром ногой, – вспомнил как сегодня опаздывая на работу, в одних трусах, посреди коридора, гладил брюки. А под ногами, играя на нервах, путался Том. Я долго его терпел, пока не поддел под живот правой, отфутболил роскошным пасом прямо жене в ноги. Та вскрикнула и набросилась на меня, типа я тут второстепенный, вот животное – это другое дело – беззащитное. И пошло-поехало. Из искры возгорается женщина: манипулируя утюгом раскаленным, я прорычал:

– Тварь шерстяная…

– Ты мне? – Перебила меня жена.

– Дай мне сказать… – Неужели она способна испортить то, что нажито было между нами годами.

Жена промолчала, взяла Тома под мышку и их смыло в соседнюю комнату, а меня на работу.

– А я все думал, позвонишь – не позвонишь, нужно ли принимать меры. Портить тебе обувь или не стоит.

«Я тебе испорчу!» – подумал я про себя и с чувством исполненного долга, взял со стола свежий журнал.

– Не скучай, скоро приду. Принесу что-нибудь вкусное.

– Все равно, это не любовь. Нет ее.

– Как нет? Смотри сколько ее кругом валяется, – листал я журнал. – Окон губы жуют огоньки, обнаженные ноги витрины, глаза, волосы, рты, смешанные в порыве, люди не больше не меньше проститутки любви и пьяницы.