– У юнги денег нет, – сказал капитан сэр Суер-Выер и ласково поглядел на меня, – остаёшься ты, друг мой. – В ласке зазвучала ирония. – Что ты скажешь, голубь дорогой? До сих пор ты подавал подаяние. Мы не рассматривали, что это за подаяние. Подаяние и подаяние. Что ты скажешь сейчас? Может, добавишь гривенник?

Я так и знал, что всё это дело с нищими до особого добра не доведёт.

– Прежде всего, кэп, – сказал я, – прежде всего: никто не имеет права анализировать подаяние. Кто что подал, то и подал. Меня, например, вполне устраивает открытый лоцман, щедрый капитан, разумный старпом. Что подал я – моё дело. Я никому не подотчётен. Подаяние – и всё! И привет! И пока! И до свиданья! Прошу отметить, что все были мною довольны и даже приговаривали: «Спаси вас Господи!» Но если вас интересует, кому я что подал, могу сказать:

Древорукому – камень,

Пеплоголовому – деревянную ложку,

Нищему духом – головку чесноку.

Человеку, который убежал от самого себя, я тоже подал подаяние. Вы заметили? Это небольшой кисет. По-моему, он так и не поинтересовался, что в кисете. Эй, любезный господин Покинутый, а где кисет, который я подал? У вас того, что убежал, или у вас того, что остался?

– У меня. Тот Я только деньги взял, а кисет, говорит, тебе оставлю. Кури!

– Загляните же в кисет.

– Чёрт-те что, – сказал Покинутый, развязав кожаную тесёмку. – Махорка, что ли? Или нюхательный табак? Порошок какой-то. Что же это?

– Неужели не догадываетесь?

– Никак не смекну. Надо понюхать.

– Погодите, не спешите нюхать. Это кураре! Толчёное кураре! Здесь как раз хватит: понюхал – и… Вы, кажется, просили?

– Что это значит? – сказал Суер-Выер. – Ты с самого начала знал, чем всё кончится?

– Конечно нет. Мне и в голову не приходило, что этот спектакль у них так здорово разыгран. И потом, согласитесь, выбежать из самого себя – это действительно редчайший случай. Но кураре! Кураре ведь может пригодиться в любом из вариантов: убежал или не убежал, а кураре-то – вот, пожалуйста! Тому, кто хочет убежать от самого себя, кураре – хороший подарок.

– Да-а, – протянул Суер. – Но как ты истолкуешь камень, ложку и чеснок?

– Дорогой сэр! – отвечал я с поклоном. – Я уже и так не в меру разболтался. Камень, ложка и чеснок – предметы достойные. Их можно толковать как хочешь и даже сверхзамечательно. Я могу истолковать, но дадим же слово самому молчаливому. Пусть истолкует юнга Ю. У него нет денег, но есть некоторый хоть и детский, но симпатичный разум. Прошу вас, господин Ю.

Тут юнга открыл было рот, но в дело неожиданно влез Покинутый сам собою.

– Погодите, господа, – сказал он. – Какой камень? Какой чеснок? Тут воссоединение вот-вот произойдёт, а вы бог знает о чём толкуете. Давайте же скорей червонец, а то убежит, свинья такая!

– Слушай, помолчи, а! – сказал старпом. – Помолчи, потерпи.

– Что там происходит? – крикнул из-за скалы Бежавший.

– Хрен их поймёт! Про чеснок толкуют. А мне яду дали.

– Чесноком не бери! А много ли яду?

– Да всего мешочек. Короче, полк солдат не отравишь, но на одного полковника хватит. А денег не дают.

– Ну ты хоть корчился в муках-то?

– Замучился корчиться. Такие судороги отмочил да железные конвульсии, а всё равно не дают.

– Во жлобы какие приехали! Они что, из Парижа?

– Да вроде из Москвы, говорят.

– Ага, ну понятно.

– Эй, вы, РАЗБЕЖАВШИЕСЯ! А ну-ка молчать! – гаркнул старпом. – Цыц! Нишкни! Помалкивай! Где Чугайло? Сейчас позову! Юнга, говори!

Разбежавшиеся приутихли, особенно этот, что остался, тот, за скалой, ещё немного хорохорился, но на всякий случай заткнулся.