Неужто всюду чувства примеряют,
Как в магазине кофту иль пиджак?!
И вспомнились военные года:
Вот я лежу на койке госпитальной...
Чем обладал я, господи, тогда?
Бинты, да раны, да удел печальный...
Что впереди? Да в общем ничего...
Мне – двадцать... Ни профессии, ни денег...
Всё – дымный мрак... Жизнь —
как железный веник
Всё вымела из завтра моего...
И вот, как будто в радужном огне,
Сквозь дым тревог, тампонов и уколов
Являться стали в госпиталь ко мне
Шесть девушек и строгих, и веселых...
И вот в теченьи года день за днем,
Успев ко мне, как видно, приглядеться,
Все шесть, сияя искренним огнем,
Мне предложили и себя, и сердце!..
А у меня, я повторяю вновь,
Ни денег, ни квартиры, ни работы...
А впереди – суровые заботы
И все богатства – мысли да любовь!
Да, каждая без колебаний шла
На все невзгоды, беды и лишенья
И, принимая твердое решенье,
Ни дач, ни денег вовсе не ждала!
Приятель мой задумчиво вздохнул:
«Допустим... Что ж... бывают исключенья.
К тому ж там – лет военных озаренье.
Нет, ты б в другие годы заглянул!»
«Да что мне годы! Разные, любые!
Неужто жил я где-то на Луне?!
Ведь сколько и потом встречались мне
Сердца почти такие ж золотые!
Вот именно: и души, и глаза
Чистейшие! Ни больше и ни меньше!
Скажи-ка им про деньги или вещи —
Ого, какая б грянула гроза!!!
Не спорь: я превосходно понимаю,
Что все хотят жить лучше и светлей.
Но жить во имя денег и вещей —
Такую жизнь с презреньем отрицаю!
Конечно, есть корыстные сердца,
Которых в мире, может быть, немало,
Но как-то жизнь меня оберегала
От хищниц и с венцом, и без венца!
И все же, должен вымолвить заране,
Что исключенье было, что скрывать!
Однако же о той фальшивой дряни
Я не хотел бы даже вспоминать!
Вот ты сказал, что женщины корыстны.
Не все, не все, сто тысяч раз не все!
А только те, ты понимаешь, те,
Чьи мысли – словно кактусы, безлистны.
Есть правило, идущее от века,
И ты запомни, право же, его:
Чем ниже интеллект у человека,
И, чем бедней культура человека,
Тем меркантильней помыслы его!»
Приятель грустно молвил: «Как назло
Пойди пойми: где хорошо, где скверно?
Быть может, нам по-разному везло,
Но каждый прав по-своему, наверно!»
Он вновь налил фужеры на двоих.
«Давай – за женщин! Как, не возражаешь?!»
«Согласен!» – я сказал. «Но за каких?» —
«Ты это сам прекрасно понимаешь!»
Они живут, даря нам светлый пыл,
С красивой, бескорыстною душою.
Так выпьем же за тех, кто заслужил,
Чтобы за них мужчины пили стоя!
7 января 2000 года.
Красновидово.
Сегодня Иисусу Христу было бы две тысячи лет, а моей маме – девяносто восемь.
Великое Рождество
Чудачка
Одни называют ее «чудачкой»
И пальцем на лоб – за спиной, тайком.
Другие – «принцессою» и «гордячкой».
А третьи просто – «синим чулком».
Птицы и те попарно летают,
Душа стремится к душе живой.
Ребята подруг из кино провожают,
А эта одна убегает домой.
Зимы и вёсны цепочкой пестрой
Мчатся, бегут за звеном звено...
Подруги, порой невзрачные просто,
Смотришь, замуж вышли давно.
Вокруг твердят ей: – Пора решаться,
Мужчины не будут ведь ждать, учти!
Недолго и в девах вот так остаться!
Дело-то катится к тридцати...
Неужто не нравился даже никто? —
Посмотрит мечтательными глазами:
– Нравиться – нравились. Ну и что? —
И удивленно пожмет плечами.
Какой же любви она ждет, какой?
Ей хочется крикнуть: «Любви-звездопада!
Красивой-красивой! Большой-большой!
А если я в жизни не встречу такой,
Тогда мне совсем никакой не надо!»
1964 г.
«Сатана»
Ей было двенадцать, тринадцать – ему,
Им бы дружить всегда.
Но люди понять не могли, почему
Такая у них вражда?!
Он звал ее «бомбою» и весной
Обстреливал снегом талым.