Любе вдруг захотелось заплакать, но к ним уже подходил Георгий Васильевич, и она, судорожно вздохнув, заставила себя улыбнуться:

– Поедемте домой. Бабушка, наверное, просто с ума сходит от волнения… Она тоже хотела приехать сюда, но я попросила её остаться дома. Надо скорее обрадовать её.

***

Шура вошла в кухню и поморщилась: Андрей сидел за столом с двумя местными алкашами Стасом Чернышовым и Валеркой Жгутиковым, которых не только в Заре, но и во всех окрестных деревнях звали попросту Чернышом и Жгутиком. Когда-то они сидели за одной партой в школе, потом с разницей в пару дней вернулись из армии и принялись вместе куролесить, чуть ли не полгода отмечая свой дембель. Потом также вдвоём устроились в строительную бригаду, но продержались там всего пару лет, и с тех пор зарабатывали исключительно шабашками, нанимаясь по деревням на любую, даже самую грязную работу.

Они чистили коровники и свинарники у своих односельчан, косили траву на сено, спиливали деревья, кололи дрова, и за всё, кроме положенных денег, требовали обязательные пол-литра. Женаты Черныш и Жгутик ни разу не были, хотя поначалу находились бабёшки, желавшие прибрать их к своим рукам. Но, постепенно, таких становилось всё меньше и меньше. И даже Алёна, толстая, рябая дочка Ульяны Гаврилихи, почти два года прожившая с Валеркой в сожительстве, в конце концов, выставила его за порог.

Валерка долго жалел об этом. Его тёща была известной на всю округу самогонщицей, а потом и сама Алёна стала продавать спиртное, вместо состарившейся матери каждый вечер зажигая знаменитые «Волчьи глаза». Проживая в их доме в примаках, Валерка, по его собственному выражению, горя не знал. Он и сам всегда был выпивши, тайком наливая себе то вино, то самогон, и закадычного дружка угощал от всей души.

И ругалась с ним Алёна, и лупила тем, что в руки попадётся, всё было бесполезно. В конце концов, плюнула она и выгнала Валерку из дома, вышвырнув его вещи прямо на улицу:

– Язвить тебя-то! – выругался тогда обиженный Жгутик. – Чёртова баба! Все силы из меня выжала, а теперь гонит в шею!

Это было правдой. Алёна, всегда страдавшая известной бабьей слабостью, терпеливо сносила все пьянки Валерика и ругалась из-за этого на него больше для порядка. Но когда поняла, что он стал совсем никчёмным, жалеть и не подумала.

– Иди-иди, непуть, – махнула она на него рукой. – Ищи другую, которая тебя, дармоеда, за просто так кормить будет.

Вздыхая и качая головой, Валерик поднял с земли свои вещички, сунул их в валявшийся тут же холщовый мешок из-под сахара и поплёлся домой, на край деревни, где со своей престарелой тёткой жила его мать. Увидев на пороге непутёвого сына, женщина только горько вздохнула:

– Живи, чего уж…

А вот Стас Черныш свободе своего друга обрадовался:

– Наконец-то ты развязался со своей ведьмой… Как она, проклятая, в прошлый раз меня держаком от тяпки отходила! Три недели хребет болел…

Вот этих двух друзей, своих старых знакомых, и встретил Андрей, когда пришёл к деревенскому ларьку купить себе пивка и вяленой рыбки.

– Ба, Андрюха! Кошкин! Сколько лет, сколько зим! – обрадовались ему Черныш и Жгутик, как будто встретили собственную родню и засыпали его вопросами. – Когда приехал, дружище? Ну, как там на северах? Ничего себе не отморозил? Ха-ха-ха! А ты тоже, значит, за пивком? И мы! Привезли его уже! Сейчас Люська отпускать начнёт. Ну что, может, посидим по-человечески?

– Айда ко мне! – согласился Андрей.

Когда домой вернулась Шура, они, все трое, с удовольствием потягивали из огромных прозрачных кружек разливное пиво, которое тут же наливали из трёхлитрового баллона. Второй баллон, уже пустой, стоял немного в стороне, прямо на рыбьих очистках, которыми был завален не только стол, но и всё вокруг.