К ночи мы добрались до Балашова и заночевали в каком-то пустом доме. Было страшно холодно, мы все рассыпались в поисках дров. Тащили все, что попало. Всех находчивей оказался опять-таки Минченко. Он залез на чердак дома и обнаружил там много разной рухляди, поломанной и негодной мебели. Все это полетело вниз с грохотом и столбом пыли. К полуночи мы храпели на сене на полу в относительном тепле.
Рано утром, вздрагивая от холода, закусили хлебом с маргарином, шофер подогрел воду в ведрах, залил радиатор, мы сели и тронулись на Баланду. В Баланде мы разыскали какую-то столовую. Не знаю, был ли вкусен суп, важнее, что он был обжигающе горячим.
В нашей колонне был автобус – ехало в нем начальство и женщины – и несколько полуторок с кузовами в виде брезентовых будок и дощатыми лавками. В них ехали рабочие и везли разные грузы: продовольствие, горючее, инструмент, гвозди и все другое, нужное для стройки.
Оказывается, наше УВПС разделялось на несколько колонн, каждая из которых ехала в свой пункт назначения. Подразделение Бухно, куда входили мы (бывшая сантехконтора), должно было прибыть в село Михайловку, обосноваться там и начать строительство линии обороны. Мы вздохнули с облегчением, когда увидели первые дома села, но и с каким-то внутренним волнением. Что нас ожидает на новом месте? Как сложится дальнейшая жизнь?
Мы имели слабую информацию о положении на фронтах, знали лишь, что наши войска отступают с ожесточенными боями. У нас не было рации, редко в каком населенном пункте работал радиоузел. Газеты, если и попадались, были одно-двухнедельной давности. Но и эти сведения были устрашающими. Нет, танки и механизированные войска шапками не закидаешь, как предполагал Боря Зайцев в первый день войны. К горькому сожалению, сбывались мои предсказания о длительной ожесточенной войне с огромными потерями. Я вот уже более полугода ничего не знал о своих родных. Где мои три брата, живы ли? Как живется в военное время моим родителям и двум сестрам в Миллерове?
В Михайловку мы прибыли в красную морозную вечернюю зарю. Темно-голубые столбы дыма над трубами хат, подкрашенные в ярко-красный цвет, приветствовали нас и радовали предстоящим теплом и домашним уютом, встречей с новыми людьми. Председатель колхоза знал о нашем приезде, учел возможности каждой семьи разместить нас на жительство.
Потехин и Минченко устроились, подыскав себе дом с молодой хозяйкой, поэтому я, Петя Пономарев и Володя Павлов решили держаться вместе и стать на постой к семье Глуховых, куда было определено три человека. Как оказалось, нам повезло.
Хозяйке Алевтине Глуховой было лет 35, дочери Надежде – около 16. Хату они содержали в чистоте, дрова им заготовил хозяин до мобилизации в армию. И мать, и дочь оказались деревенскими красавицами, весьма симпатичными, общительными.
Мать и дочь спали на русской печи, а нас разместили на двух кроватях. После многомесячной походной жизни это было для нас блаженством. Ужинали все вместе. На столе аппетитно красовались огурцы и помидоры, дымился картофель, затем появилась тыквенная каша с подсолнечным маслом.
На следующий день хозяйка ушла ни свет ни заря на колхозную ферму – она была скотницей и дояркой. Пока мы отсыпались, Надя Глухова уже раскочегарила печку и начистила картошки, готовясь жарить. Увидев, что я поднимаюсь, она отвернулась. А я, одевшись и обувшись, полез в свой вещмешок, достал маргарин и консервы, и отдал Наде.
Вскоре поднялись и Петя с Володей. Все мы, сбросив нижние рубашки, выскочили во двор и начали растираться снегом. Мы, молодые, хорошо физически подготовленные еще во время учебы в техникуме, блистали своими торсами, разрумяненными снежной растиркой. Надя смущалась, ей было непривычно в компании парней, но украдкой восхищалась нашей силой и молодостью.