Он снова поднял голову и неожиданно уткнулся в знакомый чёрный артиллерийский ранец. Тот самый, ещё царский. Весь низ ранца был пропитан бурыми пятнами. Рядом лежал на животе парень в пиджаке и кепке. Помнится, он ещё предлагал Кровлеву сменять сапоги. Теперь парень, кусая сжатые кулаки, трясся всем телом крупной дрожью. Лицо его было белее полотна, а из глаз потоком лились от боли слёзы. Кровлев перевёл взгляд на его спину – она вся была исполосована осколками. Под разорванными в клочья лоскутами одежды на спине что-то билось и пульсировало, толчками выбивая наружу чёрные фонтанчики крови. Прежде чем Фёдор успел машинально протянуть руку к карману брюк и нащупать там индивидуальный пакет, парень умер. По лицу его так и продолжали крупными ручьями течь слёзы. Кровлев оттолкнул ранец в сторону и пополз дальше. Снова вой, грохот и несколько секунд тишины. Фёдор сполз в неглубокую воронку. Молодой ополченец, сжимая в руках медный крестик на поношенной тесёмке, отчётливо произносил в голос:

«Живый в помощи Вышняго, в крове Бога небесного водворится…»

«Речет Господеви: Заступник мой еси и прибежище мое, Бог мой и уповаю на Него…» – проползая вперёд, принялся повторять следом за ним Кровлев слова с юности выученного девяностого псалма, обычно читаемого в опасности…

Каким-то чудом он оказался в самой передовой цепи. Пригибаясь и иногда карабкаясь на четвереньках, по цепи пробирался ротный. Он что-то кричал залёгшим ополченцам, тормошил их, указывая рукой в сторону ближайшего холма. Очумевшие и оглушённые, ополченцы только закрывали головы руками. Минут через пять Кровлев с десятком товарищей ползком продвинулись ещё немного вперёд к гребню перед ними. Здесь же оказался и ротный. Снял фуражку, посмотрел на перебитый осколком ремешок, вытер ладонью окровавленный подбородок и снова глубоко нахлобучил фуражку на голову.

– Единственный шанс – только вперёд! – сквозь грохот услышал Кровлев слова командира.

– Пропадём! – испуганно обронил кто-то.

– А вариантов нет – здесь по-любому пропадём, – ротный обвёл их взглядом.

Добавил решительно:

– Приказываю прорваться наверх и выйти из-под огня.

Десяток пар глаз смотрели на командира с отчаянием и надеждой одновременно.

– Пошли, ребята! – выдохнул ротный.

Он поднялся в рост первым. С винтовками наперевес встали остальные. Кровлев видел, как откинуло назад телефониста, неловко грохнувшегося спиной прямо на свою катушку. Ещё через двадцать метров, когда они выскочили на гребень, пуля попала ротному прямо в лоб. Откатилась в сторону по траве потрёпанная фуражка. Перескочив через неё, они пробежали дальше. В руках Фёдора дёрнулся, хрустнул и заскрежетал от попавших в него осколков «лебель». Но они – несколько оказавшихся наверху из целой только что полёгшей роты – уже устремились к небольшому оврагу впереди. За ним маячили заросли высокого кустарника.

– К лесу, братцы, к лесу! – задыхаясь, кричал кто-то рядом на бегу.

Вой, визг, разрыв за спиной.

– Бра-а-атцы!!! – Отчаянный крик сзади уже у самой земли и корчащаяся на дёрне фигура.

– Быстрей, быстрей!!! – лихорадочно повторял кто-то, дышащий прямо в спину и наступавший на самые пятки.

К лесу Кровлев выбрался почему-то один. Хотя отчётливо помнил, что по оврагу их пробиралось несколько, как минимум трое. Остановился, перевёл дыхание. Никого. Обстрел остался сзади и чуть справа. Он уже затихал. В конце оврага наткнулся на мёртвого красноармейца в полном снаряжении и стальном шлеме образца тридцать шестого года. Похоже, из кадровых. Судя по запаху разложения, красноармеец лежал здесь на жаре уже не первый день. Кровлев осмотрел свой разбитый «лебель» с расщеплённым прикладом. Винтовку оставалось только выбросить. Что он и сделал тут же. Вытащил из-под убитого трёхлинейный карабин, убедился в его исправности. Снял с мертвеца набитые патронами подсумки, навесил их на свой ремень. Прислушался. Огляделся. Закинул карабин за плечо и принялся осторожно пробираться обратно на восток.