Добрынин думал о громадности Родины. О том, что сердце Родины Москва – намного теплее далекого Севера. Вскоре ему надоело молчать и, вытащив из вещмешка мандат на имя Ваплахова, он протянул документ Дмитрию.

Дмитрий, прочитав свой мандат, просиял.

– Я теперь тоже русским могу быть?!

– Почему? – Добрынин удивился.

– Ну раз я – помощник русского человека Добрынина, то я могу тоже русским быть?! – повторил свой невнятный полувопрос-полуутверждение урку-емец.

– Зачем тебе русским быть? Ты же урку-емец!

Слова народного контролера дошли до Дмитрия, и он задумался.

Танк ехал по давно прорубленной в тайге просеке-дороге, оставляя за собой на снегу две полосы гусеничных следов.

Добрынину захотелось пить – после вчерашнего застолья в горле была такая сушь, что предложи сейчас кто-нибудь народному контролеру литр компота – за раз выпил бы, одним глотком!

– Что-нибудь выпить есть тут? – наклонившись поближе к танкисту, спросил Добрынин.

– А-а? – переспросил солдат, не разобрав в гулком шуме едущего танка слова народного контролера.

– Пить! Пить! – повторил Добрынин и показал обернувшемуся танкисту свой открытый рот, добавив смысла жестом правой руки.

Танкист показал на ящик питьевого спирта.

– Нет! – крикнул Добрынин. – Другое! Вода есть?

Танкист отрицательно замотал головой.

Вздохнув тяжело, Добрынин вытащил из ящика одну бутылку. Открыл, приложился и тут же, после первого глотка, скривил лицо до неузнаваемости из-за отвратности вкуса этого напитка.

Танк вдруг остановился, и стало тихо.

– Что там? – спросил Добрынин, увидев, что танкист прилип к щели обозрения.

Солдат пожал плечами и полез в люк.

Добрынин, отставив бутылку, заглянул в обзорную щель.

Перед танком белоснежную просеку-дорогу пересекала широкая полоса следов.

– Стадо какое-то прошло? – пожал плечами Добрынин. – Стоит из-за этого останавливаться!

Ваплахов тоже заглянул в щель. Присмотрелся и тут же полез в люк.

Добрынин, не захотев оставаться в танке один, тоже выбрался на морозное безветрие. Хрустнул снег под ногами.

Подошли они к этой протоптанной дороге.

И тут народный контролер отвлекся от неприятного спиртового вкуса во рту – перед ним на снегу были видны следы десятков человеческих ног, совершенно босых, с отпечатками пальцев.

Дмитрий присел на корточки и уставился на следы напряженным взглядом.

Солдат-танкист просто стоял с открытым ртом.

Добрынин нахмурил брови, пытаясь найти какое-нибудь объяснение увиденному, но это ему не удавалось.

Ваплахов поднялся, пристально посмотрел в ту сторону, куда вели десятки следов, и медленно пошел туда.

– Ты куда? – спросил Добрынин.

– Посмотреть надо, – ответил, не оборачиваясь, Дмитрий.

Пройдя метров сто – сто пятьдесят, Ваплахов остановился и снова присел на корточки, что-то разглядывая.

Добрынин и танкист подошли к нему.

– Дерьмо, – сказал солдат-танкист сам себе, увидев, что Ваплахов действительно разглядывает темно-коричневую кучку, лежащую в центре небольшого круга бурой земли, вынырнувшей из-под растаявшего снега.

– Дня три назад прошли! – сказал Ваплахов.

«Тоже мне следопыт! – подумал Добрынин. – Много ты по этому узнать можешь!»

Танкист пожал плечами. Он тоже с сомнением подумал о возможности определять что-нибудь по оставленному кем-то дерьму.

– Это мой народ, – проговорил дрожащим голосом Дмитрий. – Урку-емцы…

– Что, живы? – недопонял Добрынин.

Ваплахов, поднявшись на ноги, кивнул.

– Только они могут голыми ногами ходить… Надо проверить… Один должен быть в унтах! – вспомнив, проговорил он. – Если есть следы от унт, значит они!