– А я никогда об этом не забывала, – усмехнулась в ответ. – Наша память устроена не так, как человеческая. Да и способы общения с сородичами сильно отличаются от ваших.
– Ясно, – хмыкнул Дюк. – Значит, через три месяца ты уберешься восвояси?
– Да, – кивнула я. – И я хочу хотя бы эти три месяца пожить нормальной спокойной жизнью.
Подошла к стулу, заглянула приемному отцу в глаза и отпустила магию – совсем немного, как в аллее полчаса назад.
– Теперь ты станешь вести себя со мной доброжелательно, Дюк, – сказала ему. – Перестанешь следить за каждым шагом. А по вечерам будешь приносить Лире цветы и пирожные, она ведь так их любит! И да – ты забудешь о нашем разговоре. Навсегда.
Дерни, внученька, за веревочку…
Лес оказался не таким уж дремучим. В нем, конечно, имелись и высокие дубы, и мохнатые ели, и густой орешник, однако все они, сплетенные в единый шатер, были буквально пронизаны солнечным светом и испещрены узкими тропинками. Зловещей тишины, о которой меня предупреждали, тут не было и в помине – со всех сторон то и дело слышались нежные голоса каких-нибудь птах.
Я перехватила поудобнее корзину с пирожками, поправила вечно сползающую на глаза панамку и – остановилась как вкопанная, едва не налетев на внезапно вынырнувшего из-за кустов мужчину.
– Здравствуй, девочка, – широко улыбнулся он. – Куда ты так торопишься?
Чтобы рассмотреть незнакомца, мне пришлось запрокинуть голову вверх. Судя по внешнему виду, этот человек был одним из тех людей, с которыми мама разговаривать категорически запрещала: мощный, небритый, с густыми кустистыми бровями, порванной мочкой уха и цепким внимательным взглядом.
Впрочем, мама учила меня еще и тому, что вести себя нужно вежливо и всегда отвечать на заданные вопросы. Так что…
– Я иду к своей бабушке, – улыбнувшись, ответила ему. – Она больна, и мне нужно ее навестить.
– Правильно, – кивнул мужчина. – О стариках надо заботиться. Твоя бабушка живет одна?
– Да.
– И где же находится ее дом?
– На другом конце леса.
– Хм… Уж не та ли это избушка, которая до последнего времени стояла заколоченной?
– Она самая, – кивнула я. – Раньше бабушка жила в городе, но теперь решила переселиться поближе к природе. Говорит, что свежий воздух полезен для здоровья.
– Очень полезен, – согласился незнакомец. – Скажи-ка, милая девочка, не привезла ли твоя родственница из города пса, который бы охранял ее жилище?
– Нет, – ответила я. – Бабушка терпеть не может собак. Зато она захватила все свои драгоценности и дедушкину коллекцию антикварных чашек – очень боялась, что кто-нибудь ограбит ее городской дом.
В глазах мужчины сверкнул алчный огонек.
– Молодец бабуля, – похвалил он. – В городах полно негодяев и лихоимцев, а потому свое добро нужно держать поближе к телу. Ладно, девочка, мне пора идти. Передавай бабушке привет.
Он кивнул головой и скрылся в кустах.
Я проводила его задумчивым взглядом.
Дверь дома оказалась открыта нараспашку, а рядом с ней валялся колокольчик с оторванной веревкой.
Я осторожно заглянула внутрь.
– Эй, есть кто живой?
– А ты в этом сомневаешься? – ответил мне хриплый прокуренный голос.
Я усмехнулась и, снова поправив панамку, шагнула через порог.
– Ну где ты там? Пирогов-то принесла? Есть охота – жуть.
– Принесла, не шуми.
Вошла в комнату и усмехнулась снова. У стены под окном лежал в отключке связанный по рукам и ногам давешний незнакомец. Рядом с ним на старом колченогом стуле сидела милая худенькая старушка в сером платье с голубыми цветочками.
– Слушай, Пак, а тебе идет, – хохотнула я, снимая с себя иллюзию. – Ходи так всегда. Глядишь, народ от тебя шарахаться перестанет.