Джейсон не умер, он вечный, и в последнем кадре он выдергивает ногу из петли и опять всплывает, что дает зрителю намек: продолжение следует.

Бизнесмен Валера входит в зал и включает свет. Сеанс окончен. Бойцы приходят в себя; у большинства красные лица и потные лбы.

Мы – дембеля – выходим последними, великодушно позволив молодежи потолкаться у дверей; молодежь спешит в казармы, в девять часов все должны сидеть и смотреть программу «Время», с этим делом в армии строго. Бизнесмен Валера с подозрением смотрит на четверых расслабленных бойцов, он почти уверен, что мы прошли в зал бесплатно, – но решает не задавать вопросов; поднимает воротник бушлата и отворачивается. Сержант Мухин и ефрейтор Сякера выше бизнесмена на голову и гораздо шире в плечах, надень на них хоккейные маски – будут не хуже Джейсона, кого хочешь удавят голыми руками.

Снаружи совсем холодно, и я вдруг улавливаю в движении воздуха слабую, но ясную ноту, особый предзимний запах, солоновато-жестяной; еще не замерзает по ночам вода в лужах, еще не все листья облетели, осень еще вовсю гуляет, но уже пора грустить и ждать первого снега. Не то чтобы я единственный из четверых обладаю гиперчувствительностью, – нет, мы все ощутили, и примолкли, и восемь ноздрей слегка расширились.

Ефрейтор Сякера искусно сплевывает сквозь зубы и говорит:

– Вернусь домой – куплю видак и видеосалон устрою. Пятьдесят человек, пятьдесят рублей за сеанс, три сеанса в день. Большие деньги! Обязательно устрою видеосалон.

– Остынь, – возражает Киселев. – Скоро твоя Белоруссия отделится на хрен. У вас будут свои деньги, а у нас – свои. Лучше скажи, как по-вашему «железная дорога»?

– Чугунка, – мрачно отвечает ефрейтор Сякера; мы смеемся, огибаем клуб и снова оказываемся в моей подсобке. Рассаживаемся на бревнах, приготовленных для строительства крыши. Я завариваю чай в литровой банке. Разливаю по кружкам, вскрываю пачку печенья.

– А мне, – говорит Мухин, – понравилась эта… кудрявая. Которой он глаза выдавил. Маленькая, шустрая… Мой размерчик.

Он проводит ладонями по воздуху, следуя воображаемым изгибам женского тела.

– А мне – негритянка, – говорит рядовой Киселев. – Ноги длинные, глаза бесстыжие. Люблю таких.

– А мне – тачка, – говорю я. – Широкая… Мотор – зверь… Сел – и едешь, плавно, быстро… О своем думаешь.

– Не по нашим дорогам, – говорит Киселев. – В Америке – там, да…

– Значит, съезжу в Америку.

– Фигня, – говорит сержант Мухин. – Скоро здесь будет лучше, чем в Америке.

Рядовой Киселев скептически хмыкает.

– А видел, – говорит ефрейтор Сякера, – как у них налажено? Едешь на машине, у дороги – чипок. Подъезжаешь, деньги в окошко дал, и оттуда тебе сразу пепси-колу наливают и бутеры дают.

– Это не бутеры, – возражает Мухин. – Хот-доги.

– Сам ты хот-дог, – презрительно произносит Киселев. – Чипок называется «Макдоналдс». Чтоб ты знал, это самый крутой американский кабак, «Макдоналдс». Главный принцип – моментальность. Платишь – и ровно через тридцать секунд тебе дают горячий хавчик. Картошку жареную, мясо, все дела.

– Фигня, – говорит Сякера. – Невозможно. Как ты пожаришь картошку за тридцать секунд?

– А это, – отвечает Киселев, – и есть главный секрет. Никто не знает. Кто идет работать в «Макдоналдс» – первым делом дает подписку о неразглашении. Пожизненную. И уже не увольняется никогда.

Пашет в «Макдоналдсе» до самой пенсии. Поднимается от уборщика до официанта, от повара до директора. Каждый американец знает, что в «Макдоналдсе» жратву готовят ровно за тридцать секунд, но как – это тайна. Знают только те, кто работает в «Макдоналдсе», больше никто не знает. Чтоб ты знал, к ним туда постоянно пытаются шпионов внедрить. Хлопчики приходят в «Макдоналдс», изображают простых людей с улицы, только чтобы выведать секрет, но их вычисляют сразу… Бывало, и награду объявляли в миллион долларов каждому, кто раскроет хитрость. Но так никто и не раскрыл.