Наблюдая за красным от возбуждения сгустком дурной энергии – Феликсом Феликсовичем, – я испытывал лишь недоумение.

Однако более зрелые потомки влиятельных фамилий советской империи, мои товарищи по отряду – сыновья и внуки генералов, дипкурьеров, засекреченных агентов, послов, работников внешней торговли и прочих серьезных людей, решавших судьбы страны, – оказались вполне контактными, даже простыми существами, обыкновенными пацанами, может быть, немного слишком спокойными и немного чрезмерно брезгливо ковырявшими по утрам в тарелках с кашей, но, вправду сказать, я и сам не до конца понимал, зачем кормить кашей нас, взрослых мужчин, чьи подбородки уже просят бритвы.

– Нет, – сказал Степа. – Все-таки странный день. Целый день хожу, занимаюсь чепухой… Играл в теннис – ногу подвернул… Скучно. Домой хочу.

– Расскажи, – вежливо попросил Лом.

– О чем?

– Что такое «скучно».

– Пошел ты, – грубо сказал Степа.

– Нет, я серьезно, – сказал Лом, и на самом деле стал серьезен. Он это умел. – Мне вот никогда не бывает скучно. Я говорю: пошли на турник, – ты не идешь. Я говорю: пошли в самоход, в город, вина купим – ты говоришь: не хочу. Ты сам такой, понимаешь?

– Какой? – раздраженно спросил Степа.

– Скучный. Ты скучный, вот тебе и скучно все время.

Лом не зря считался суперзвездой: он умел быть жестким и прямым, но и дипломатичным. Ни одного трудного разговора не довел до драки. Драку считал глупым занятием. «Может, ему передались гены отца-дипломата?» – подумал я. Вряд ли.

У Степы и Влада отцы тоже дипломаты. Но они не умеют избегать конфликтов. Степа обязательно дерется раз в неделю. Три дня назад подрался с Филом из первого отряда; Фил ему навешал. А Влад вообще агрессивный малый, но при этом хитрый, мужиков из первого отряда никогда не задирает, в основном – малолеток, кто послабее, из четвертого, из пятого. И обязательно на глазах у баб. Плечи расправит – и позирует. Получается плохо, малоталантливо, и бабы – кто поумнее – это чувствуют, поэтому Влад у баб не имеет успеха.

Я вздохнул и подумал, что можно бы уже и заснуть; но спать не хотелось.

Кому хоть раз удалось заснуть в десять часов вечера, в июле, в Крыму?

У меня с бабами вообще не получалось. Еще до лагеря все было понятно. А здесь, в Евпатории, пришлось укрепиться в этой прискорбной мысли. Вчера в кино, на лавке за нашими спинами, сидели две интересные, из первого отряда, и когда погас свет, они очень нежно попросили нас немного подвинуться. Лом хладнокровно сказал: “Okey, young ladies, no problem”, – и сместился в сторону, а Влад прошептал: «Если есть желание, можете сесть к нам на колени», и девчонки корректно отказались; но когда я, идиот, зачем-то решил тоже поиграть в эти игры, обернулся и добавил: «Кстати, да! Так будет все видно!» – обе они вдруг презрительно вскинулись и едва не хором предложили мне побеспокоиться о своих ушах. «Они весь экран загораживают», – враждебно сказала первая, в белоснежных шортах, а вторая молча щелкнула по правому моему уху твердым взрослым ногтем.

Я не был оскорблен, я был опечален. Зачем они так со мной, думал я. При чем здесь уши? Да, они большие и торчат, но ведь есть и достоинства, которые, при близком контакте, могут заменить и нивелировать недостатки. Смотреть надо не на уши, а на то, что между ними. Да, не красавец, не обаяшка, но и не урод, а если совсем начистоту – любую, самую гордую и требовательную, самую капризную, я готов бросить в бездонные глубины моего внутреннего мира и там, в центре разноцветного космоса, предъявить бесчисленные, не имеющие аналогов сокровища. Острота моего ума невероятна, таланты многочисленны, эрудиция громадна. Я сочиняю песни, стихи, рассказы. Я уже опубликован в городской многотиражной газете и состою в переписке с редакцией журнала «Юный техник». Я играю на гитаре, включая обычную, а также электро– и бас-гитару, я читал Фолкнера и Камю. Прошлым летом, в деревне у бабки, я собственноручно пытался изготовить скрипку: две недели ушло на вырезание из соснового бревна двух заготовок для верхней и нижней дек, работа не прекращалась ни на час, если Гварнери и Страдивари смогли – значит, и я смогу; и только приезд отца, практичного и радикального человека, который, не разобравшись, выбросил детали на помойку, помешал мне восторжествовать, ибо найден уже был и самоучитель, и подставка под струны, и самые струны, и гриф, и колки для грифа, и смычок, и канифоль для смычка даже.