На стене над его столом висит старая карта. Кто-то – скорее всего, он сам, поскольку я этого точно не делал, – пометил булавками все места, куда его заводила жажда знаний. Я знаю их все, потому что почти везде побывал с ним вместе. Канада, Мексика, Англия, Италия, Испания, Африка, Индонезия, Китай. Всюду, куда влекла его тьма. Я долго стою, глядя на старую карту. Сколько жизней он спас в каждой из этих булавочных головок, в одиночку выходя против ужасов, на которые другие не отваживались даже смотреть? Трудно сказать. Сотни, может быть, тысячи. Не исключено, что и больше. Один Магнификум был способен стереть с лица земли целый народ, а он его победил. Он, Пеллинор Уортроп, чье имя теперь с трудом вспоминают куда менее значительные люди, чем он.

Что ж, ничего не поделаешь.

– Уилл Генри-и-и-и! – Его голос, странно далекий и слабый, долетает до меня сверху.

Я прикрываю глаза.

– Одну минуту! Помокните еще немного!

Я поступил неправильно. Начинать надо с самой закрытой точки и постепенно продвигаться наружу. Это более по-уортроповски.

Природа в своем развитии движется от простого к сложному, так же должны поступать и мы, ее прилежные исследователи. Столкнувшись с проблемой, начинай с поисков самого простого решения; таков путь самой природы.

Если ключ не в замке, значит, он где-то поблизости, чтобы легче было найти, когда он понадобится.

Если, конечно, он запер подвал именно для того, чтобы не выпускать кого-то изнутри, а не наоборот, не впускать снаружи.

Я нашел ее, Уилл Генри. Ту самую тварь. Труд всей моей жизни.

Я хлопнул себя ладонью по лбу. Конечно! Теперь я все понял. Лицо вампира, знакомый лихорадочный блеск в глазах, атмосфера тревожного спокойствия в доме. Монстролог рассыпался на части не оттого, что труд всей его жизни – а значит, и ее смысл – подошел к концу.

Я прервал его в самом разгаре дела.

Что же ты прячешь от меня в своем подвале, Уортроп? Какую ту самую тварь? Неужели ты не поделишься со мной своей находкой?

А может, ты отопрешь замок, распахнешь дверь и скажешь:

– Входи и смотри.

Я спрятал Лили в укромном уголке подальше от кабинета куратора.

– Сиди здесь, – сказал я ей. – Пойду, принесу ключ.

Она ахнула, напуганная и восхищенная.

– Неужели в Комнате с Замком?

– Я же говорю, это самый дорогой трофей Уортропа. Довольно рискованно, кстати – не из-за самого чудовища, о нем не беспокойся; из-за Адольфа. Ключ висит на крючке прямо над его старой ворчливой башкой.

Я один вернулся к его кабинету. Это было опасное странствие через святая святых в поисках ключа. Путь, узкий и трудный, лежал мимо пронумерованных контейнеров, составленных по четыре, мимо журнальных и бумажных кип, доходивших мне до груди. Малейший толчок мог со страшным шумом обрушить любую из этих неустойчивых башен. Я протиснулся за кураторский стул; ключ висел на крючке прямо у Адольфа за спиной, под гербом Общества с латинским девизом Nil timendum est.[2] Я заглянул в его запрокинутое лицо. Верхняя челюсть, изготовленная из зубов его родного сына, павшего на берегах Антиетама, немного отошла; он спал, открыв рот, но стиснув зубы, – это производило решительно странное, даже страшноватое впечатление. Но не это заставило меня отшатнуться. Несмотря на свои преклонные годы, Адольф спал чутко, к тому же всегда держал наготове тяжелую трость, один меткий удар которой мог запросто отправить меня в могилу до срока. Но я был не готов умирать, по крайней мере, не в тот вечер, когда меня ждала Лили Бейтс в прекрасном шелковом платье с кружевами, а ночь манила чудесами – такими, как закрытые контейнеры в кабинете куратора.